Первое: я в кои-то веки увидела Дэйеля в смокинге, полностью соответствующем всем требованиям торжественных мероприятий и вечерних «пати». Ничего особенного в самом смокинге не было, но то, что его надел Дэй, люто ненавидящий любые обязывающие к соблюдению этикета обстоятельства!.. Маленькая церемония сожжения бывшего «приличного» гардероба Дэя состоялась через полгода после нашего с ним возвращения из памятной поездки в Стерлинг. Действо происходило в Эдинбурге, куда я приехала сразу после устройства на работу в Абердине: меня отправили на стажировку в Управление архитектуры, как будто после колледжа выпускницу надо было переучивать!
В свою крохотную студию звукозаписи Дэй пригласил всех, кого считал достойным «Великих Похорон занудства» — так он называл предстоящую церемонию. Приглашенных лиц было много, так что все мы кое-как впихнулись в только что отремонтированное помещение, где с трудом разместилась даже необходимая аппаратура, а не то, что гости и сочувствующие!
Здесь присутствовали члены музыкальной группы Дэя со своими девушками (у барабанщика, Лонана, их было штук шесть, и они никак не могли определиться, кто из них стоит в списке первой), всякие друзья-приятели и подруги, лже-продюсеры, парочка журналистов из малобюджетных изданий. Эльфы, люди, полукровки, и — никого старше тридцати лет. В круговороте веселых лиц, шума, дружеской ругани, тисканья девчонок, запаха эйфоризанта и кое-чего позабористее, всем нам казалось, что тут собралась если не семья, то единомышленники, которым интересно и приятно вместе.
— А что скажет папочка, Дэй? — со смехом спросила стриженная «под ноль» Темная эльфийка, раскуривая новую сигарету с Ildaite и передавая по кругу.
— Папочка утрется. Я не стану протирать штаны по офисам, хочу жить своей жизнью! — упрямо фыркнул Дэй, затянутый в рокерские кожаные штаны и «косуху».
Как раз в этот момент он разбрызгивал какую-то горючую жидкость по куче одежды, в верхнем слое которой хорошо угадывался смокинг. Куча была свалена в жутком корыте, названном бывшим обладателем смокинга «антикварной чугунной ванной»
— Ну что, кто хочет подпалить эту кучу благопристойного-остойного шмотья?! Веселее, ребята!
Желающих нашлось много, и из-за толчеи и баловства с огнем мы едва не спалили студию звукозаписи, а кое-кто получил легкие ожоги.
Часа через три, когда веселье улеглось, пепел и остатки паленых тряпок вынесли в пакетах для мусора, эйфоризант, каннабиноиды и пиво закончились, а самые стойкие любители вечеринок разбежались по домам, мы с Дэем остались одни.
Я сидела у него на коленях, зарывшись лицом в белые волосы, пахнущие дымом.
— Дэйель…
Музыкант встрепенулся и начал щекотать мою шею поцелуями до тех пор, пока не довел до икоты, вызванной безудержным смехом.
— Называй меня Дэй, Maidin Shamhraidh. От Дэйеля меня тошнит. Послушный мальчик в дорогом костюме, который должен принять на себя кучу семейного дерьма в виде бизнеса — обезличенного, холодного… Пока здесь только Дэй — и пусть так и останется дальше.
— А твои родители… Почему не заведут второго ребенка?
— Мать не хочет раздуваться, как шар. — Скривил губы Дэй. — Ее собственные слова! У отца есть любовницы, а мать ходит трахаться в эльфийский клуб. Никто из моих дорогих родителей не захочет менять образ жизни ради второго ребенка… Иногда я завидую вам, людям. Вы же смертны, и нет времени тратить жизнь на всякую… Ну, ты понимаешь.
Я оторвалась от его шелковистых волос и уставилась с неподдельным изумлением и недоверием. Как!.. Он что, слепой?!
— Дэй!.. Ты серьезно?! Оглянись вокруг! Сколько людей бесцельно тратит отпущенные им годы! Если бы это было не так, мы жили бы в совершенно другом мире!
Ответом был печальный, мятущийся взгляд. И таким же голосом был задан вопрос:
— А ты?.. Чего ты хочешь, Maidin? Останешься со мной или… не станешь тратить жизнь бесцельно? Дом в кредит, семья, двое ребятишек, а?
Прежде чем ответить эльфу, я глубоко втянула носом воздух, до сих пор пахнущий гарью:
— С тобой не было бесцельно. Но ты правильно сказал — я смертная, я хочу дом, мужа и детей. Правильная смертная, понимаешь?
— Понимаю. — Нервные пальцы Дэя поправили мне прическу, а потом прикоснулись к губам. — Не удержу, и даже права не имею на это…
— Отец знает, что ты так вот общаешься со смертными?
— Начхать. Он сам общается со смертными, когда выгодно. — Скривил губы Дэй.
— Я не об этом… я о нас.
— Забей. Он не знает. А если узнает… что ж, это не его дело.
Тут же дроу вскочил с диванчика в углу студии, едва не уронив меня на пол:
— Айли! Птичка моя! У тебя отпадное меццо-сопрано и идеальный слух! Давай, иди за «стекляшку», становись к микрофону! Сейчас же! У меня есть пара текстов для твоего голоса…
— Да ты что! — засмеялась я. — Ты решил, что я тебе буду петь?!
— А хоть бы и мне! Давай, давай! Когда ты сбежишь в свой прилизанный Абердин, к своей прилизанной приличной жизни, я буду слушать и сокрушаться, какую редкую птицу упустил! Давай!..
До утра мы занимались то звукозаписью песен Дэя в моем корявом исполнении, то любовью…
И вот сейчас, смокинг на Дэе почему-то показался мне аналогом того дорогого колье, которое служило мне парадным ошейником. А все потому, что имелась вторая деталь: степень опьянения музыканта, грозящая перейти в потерю сознания. Дэй еле стоял на ногах, и я не исключала, что к алкогольному опьянению примешивалось и другое, менее невинное, иначе бы достигнуть такой степени было невозможно.
У меня сжалось сердце. Что он употреблял?! Что происходит?!
В серых глазах плескался поистине дьявольский коктейль: там кипела ярость, непонятно на кого направленная, сквозило тоскливое отчаяние. А теперь к этим сильнейшим эмоциям примешивалось жгучее презрение и холодная, как кусок льда, неприязнь. Последние две составляющие ядовитого взгляда были адресованы нам с Оустиллом.
Дэйель покачнулся, и, наверное, мог бы упасть, если бы не оперся на плечо дроу, лицо которого было едва ли не точной копией самого Дэя… Те же черты, те же серые глаза, тот же высокий гладкий лоб, тот же подбородок с брутальной ямочкой, от которой тащились (и тащатся!) все поклонницы на концертах. Но были и отличия: безупречная стрижка, в которой не было места разноцветным прядям, бесстрастное выражение лица, а кроме того — какой-то жестокий рисунок губ, чуть более тонких, чем у Дэя. Этот дроу владеет собой в совершенстве, и вряд ли позволит просочиться сквозь беспристрастную завесу в глазах и на лице хоть каким-то истинным чувствам…
Сходство указывало на родство.
Это Неис Фринн, отец Дэйеля, кто же еще?..
Не знаю, что он испытывает, видя единственного отпрыска в таком плачевном состоянии, но вряд ли в перечень эмоций входит гордость или радость. Отпрыск одет в смокинг, как и сам олигарх, который в состоянии выложить в этом роскошном саду полы и стены золотой плиткой вместо мраморной, и даже не заметить подобной траты. Нисколько не сомневаюсь, что подавляющее большинство собравшихся здесь аристократов, включая Оустилла, — просто нищие по сравнению с состоянием семьи Фринн.
