— Отойдите, — просит Орландо, и мы отступаем.
Рени взволнованно сжимает мою ладонь, наблюдая, как доновский сын, низко склонив голову, бормочет какие-то слова на цилийском.
— Колдует, что ли? — спрашивает она шёпотом, и я с трудом отгоняю наваждение её близости. Рени словно опутывает меня своим золотым сиянием, и нет сил сопротивляться её магнетизму.
— Нет, просит разрешения войти.
— И ты понимаешь?
— Да, — киваю в ответ, — пока он бредил, пребывая в плену морской болезни, пришлось выучить язык. На всякий случай.
Я слышу, как придушенно смеётся Рени, и украдкой поглаживаю её пальцы. Больше всего на свете мне хочется быть совершенно в другом месте. С ней. И желательно, чтобы не было никого вокруг поблизости. Но мы стоим перед покорёженным замком и ждём, когда Орландо закончит свои душевные переговоры со стеной.
Наконец он пересекает невидимую линию сам и машет нам рукой, приглашая присоединиться.
Как только мы входим на территорию замка, становится тихо. Больше он не зовёт, не манит, не шепчет о чём-то на своём тарабарском языке. Он добился своего, заманил в ловушку и притих, ожидая, когда выбранные им жертвы подойдут слишком близко. Меня не пугает эта немота, а Рени, кажется, встревожена.
— Я словно оглохла, — растерянность обволакивает её с головой: читается во взгляде, жестах, неуверенных движениях. Орландо ободряюще улыбается.
— Фолионто заполучил Вас. Не за чем больше звать, — подтверждает он мои мысли.
— Для того, кто ни разу не слышал его голос, ты слишком много знаешь, — не удержался, чтобы не высказать мысли вслух о странном поведении доновского
сына.
Орландо смотрит на меня с усмешкой. Чуть приподняты идеальные брови. В бархатных глазах мерцает весёлость.
— А кто говорил, что я ни разу его не слышал? Фолионто никогда не призывает дважды. Ему хватает одного раза.
Вот оно — мелькает молнией догадка. Однажды и он шёл на зов. Когда это было? И почему он не рассказал об этом сразу? Все вопросы я задам позже. И, будь я проклят, если не услышу на них ответы!
Рени
Эх, они опять готовы сцепиться. Какие беспокойные, постоянно конфликтующие мужчины. Гесс с самого начала был таким — неуживчивым, опасным, бескомпромиссным. К сожалению, кажущаяся мягкость Орландо ввела в заблуждение.
Я легко касаюсь руки Гесса.
— Не сейчас, ладно? Он расскажет об этом когда-нибудь. И даже если промолчит, однажды нам откроется истина. А сейчас он будет делать что угодно, лишь бы позлить тебя.
Я вижу, как сверкают гневом глаза Орландо. Да-да, можешь оскорбляться сколько хочешь! Но вы не поругаетесь и не вцепитесь друг другу в горло, потому что не время в очередной раз переливать из пустого в порожнее, выясняя, кто круче.
Наконец-то я могу подойти к замку. Он не такой огромный, как кажется издалека. Наверное, больше напоминает раздутую искорёженную, изогнутую под немыслимыми углами башню. Прикладываю ладонь к порыжелой стене.
Он не молчит на самом деле. Скрипит, как рассохшееся дерево на ветру. Но и к этим звукам подмешивается тонкое гудение, словно кто-то играет на осипшей от холода дудочке. И под рукой моей дрожит его старая шкура, промёрзшая, высушенная морозами и знойным солнцем, забывшая, что такое уход.
Папа всегда говорил, что я слишком впечатлительная. Именно поэтому он наотрез отказывался завести котёнка или собаку. Не хотел, чтобы я плакала и переживала, когда придёт время расстаться с домашним любимцем навсегда. Но отсутствие животных в моей жизни никак не могло убить тягу ко всем неприкаянным бродягам и нерастраченную любовь сердца.
Не знаю, что на меня нашло. Может, я была полна чувствами, которые не могла выплеснуть наружу. Может, я ощутила одиночество и тоску этого места, заброшенность и безысходную грусть. Но я прижалась к грязной стене щекой и прошептала: «Я люблю тебя» — и замок на мгновение ожил. Толкнулся мягко, как сердце в груди. Потеплел. Скрипнул громче всеми несмазанными своими сочленениями. Шевельнулся, потянувшись к теплу и нежности, что бродили во мне, как заблудившиеся путники.
Глухо вскрикнул Орландо. А через секунду я лежала на траве в объятиях Гесса и хлопала глазами, как механическая кукла.
— Ты в порядке? — вопрошал Орландо, сидя передо мной на коленях. Щёки его покрывал рваный румянец. Обеими руками он вцепился в мои ладони и дышал, будто пробежал много миль. Гесс сжимал мои плечи так, что, наверное, синяки останутся. Грудь его за моей спиной тоже ходила ходуном.
— Что случилось? — наконец удалось выдавить из себя. Я не понимала, почему такой переполох вокруг меня.
Орландо выдохнул, успокаиваясь. Гесс разжал пальцы.
— Он чуть не поглотил тебя, — у Орландо брови изломаны, как от великой муки. Я поднялась, машинально отряхивая платье. Я жалела, что меня прервали. Не сердилась, но чувствовала раздражение. Мне даже не хотелось слушать их объяснения — тянуло назад, к искалеченному механическому чудовищу. Но мужчины притормозили меня с двух сторон.
— Ну что ещё? — проворчала я, чувствуя себя сварливой бабкой.
— Выслушай, пожалуйста, — это Орландо пытается заглянуть в глаза. И я смирилась. Вдохнула, выдохнула, смежила ресницы, тряхнула головой. Решительно освободилась от мужских рук, что держали меня, и обернулась, чтобы посмотреть на них — растрёпанных и встревоженных.
— Я слушаю.
— Ты чуть не прошла сквозь стену, — ерошит Орландо тёмные кудри.
— Может, это и к лучшему? — сжала я упрямо губы. — Попала бы внутрь, нашла бы дорогие сердцу твоего отца вещи — и всё закончилось бы.
— Да, всё так, — Орландо кивнул, соглашаясь, но понятно было, что это на самом деле не всё. — Только выйти оттуда бы не смогла. Были и до тебя люди, которых впустил в себя Фолионто. Думаю, их останки мы найдём, если сможем его открыть. Вход в замок может быть разным. А выход — только один, — он кивнул на блестящую металлическую дверь. — Поэтому её безуспешно пытаются открыть. Именно для этого — уж не знаю из каких соображений — отправил тебя сюда мой отец. Сложно объяснить. Иногда он делает странные вещи. Нелогичные, а порой даже глупые. Однако, почему-то очень часто разит прямо в цель. Интуиция, предвидение — он никогда не говорит об этом.
Я потёрла ладонями горящие щёки, пытаясь разложить по полочкам то, о чём только что поведал Орландо.
— Тогда мы откроем её, — не знаю, откуда взялась решительность, но я не хотела сомневаться. Гесс молчал. Лишь хмурая складка залегла между его бровей. Он так и стоял — напряжённый, неподвижный, как изваяние. Руки сжаты в кулаки, губы — в тонкую линию. Я старательно пыталась не смотреть в его мрачные глаза.
Вскоре подтянулись наши сопровождающие и Герда. Стало шумно, но я не обращала ни на кого внимания — мерила шагами пространство, рассматривала замок со всех сторон. Думала, прикидывала — полностью погрузилась в себя. Мужчины следовали за мной тенью, но я больше и не пыталась приблизиться слишком близко к стенам Фолионто. Он снова молчал. Затаился, как усталый дряхлый зверь, перед которым поставили много еды. У него не было сил есть. А может, ему не нравилось то, что подсовывали прямо под морду.
