С видимым сожалением ундина отвела взгляд от сражения, взглянула на меня удивленно, захлопала ресницами, капельки брызг создали на мгновение крошечные радуги перед ее лицом. Взгляд ундины выражал недоумение, мол что я до сих пор делаю на берегу.
— Здесь безопасно, — снова прозвучал журчащий голос в голове, и второй, похожий на первый, точно две капли воды, прожурчал: — Мы поможем.
— Мы спрячем тебя, — прожурчал третий голос, и все три голоса радостно, предвкушающе захихикали.
Ундина изящно и нетерпеливо поманила рукой, и три журчащих голоса в моей голове усомнились в полноценности моих мозгов, на что я мысленно сообщила им, что это не очень-то вежливо, а голоса возразили, что это естественно так реагировать на дуреху, которая нуждается в помощи и медлит, когда ей ее предлагают.
На это даже моему духу противоречия нечего было возразить. Я бросила взгляд вправо — с громоподобным рычанием, кажется, Вирд, обрушил пудовый кулак на спину некстати повернувшегося врага, отчего та с оглушительным хрустом неестественно подломилась, а стоящая рядом на пружинящих лапах Фосса отшвырнула тело, предварительно подняв его над головой, в новых нападающих, сбивая их с ног. Шершавый язык чудовища прошелся по окровавленной кисти.
Слева огромный широкоплечий оборотень крушит врагов, разбрасывает их в стороны, ему помогает ощерившаяся волчица с красным горящим взором. Вилла и Грэст тоже бьются в паре, Вилла держится чуть позади, ограждая Грэста от попыток зайти сбоку и сзади.
Я так и не поняла под чьими уходящими ввысь, ножищами, я проскользнула и ужом поползла к бирюзовой кромке озера.
Ундина быстро и часто закивала, отталкиваясь от берега.
Я глянула в воду и увидела, как мне навстречу из воды тянется несколько белых, в голубизну рук, за ними мелькают, то и дело оттеняемые голубыми бликами, лица с огромными глазами.
В голове раздалось:
— Ныряй, мы поможем.
— Ты не утонешь, не будь глупой!
— Пока ты с нами, ты сможешь дышать под водой!
— Ты хотела сказать, пока на ней риолин?
— Ну и это тоже.
Речи ундин то и дело перемежал заразительно журчащий смех. Я заметила, что в волосы некоторых, змеящиеся подобно золотым змеям, вплетены светящиеся цветы, бусины, куски кораллов.
— Прыгай!
— Ну, прыгай же!
— Почему она медлит?
— Она боится.
— Чепуха! Она уже плавала здесь!
— Она напугана!
— Ныряй!
— Ныряй!
— Протяни руки, мы поможем!
Я словно вышла из оцепенения, часто моргая, вглядываясь в то и дело скрывающиеся за бликами мелких волн лица ундин.
Нетерпеливые, насмешливые, зовущие.
Ну же, — сказала я себе. — Или ты им веришь, или нет! Дай Богиня, не утопят…
Камень на груди нетерпеливо дернулся и начал греть сильнее.
Сейчас проверишь, — невозмутимо ответил другой голос, тоже принадлежащий мне, но шедший словно из камня. — А если не хочешь, оставайся на берегу, можешь даже поучаствовать в схватке. Впрочем, лучше побереги силы, потому что, когда это все закончится, а оно закончится скорее, чем ты думаешь, тебе придется участвовать кое в чем другом. И уговаривать, как ундины, тебя никто не будет!
Наконец, я встряхнулась, почти по-волчьи, и протянула руки, перевешиваясь через берег, и протянула руки навстречу ундинам.
В тот момент, когда мои пальцы встретились с прохладными пальцами ундины, какая-то сила подхватила меня за талию и рванула вверх.
На мгновение я перевесилась, дергая из воды ундину, та взмыла над поверхностью полностью, вплоть до кончиков плавников на длинном голубом хвосте. Взгляд ее устремился куда-то мне за спину, глаза потемнели, полыхнули зеленым светом, заполняя белки, на безупречном лице отразилась досада и злость. Нос сморщился, губы зло сжались, зеленоватые брови сошлись чуть не в одну грозную линию.
В тот же момент ундина отпустила мои руки и с негодующим всплескам скрылась в водах озера.
Я же, направляемая все той же неведомой силой, перевернулась в воздухе, взмывая над самой гущей сражения, приземлилась на что-то мягкое и пружинящее, которое совершило подо мной огромный длинный скачок, я уж подумала, оно вместе со мной взлетело в воздух, но тут же приземлилось, правда ненадолго.
Земля заходила подо мной ходуном, перед взором замелькало вытягивающееся в пятна и линии пространство.
Я болталась в воздухе, билась ребрами обо что-то твердое, теплое, что в пару прыжков оказалось на ветке дерева, перескочило еще на одну, затем на следующую, соскочило вниз, побежало по земле, перелетело через небольшой овраг на лиане…
Я не сразу поняла, что оказалось заброшенной на чье-то необъятное плечо, вишу практически вниз головой, окончательно соскользнуть вниз мне не дает чья-то горячая ладонь, лежащая прямо на… мамочки, прямо на обнаженной коже… И судя по размерам плеча и ладони, по тяжелому дыханию, это вовсе не Вилла или Фосса, и уж точно не Лил…
Наверно, Богиня на какое-то время смилостивилась ко мне, потому что я впала в странное забытье на грани обморока — окончательно погрузиться в казавшуюся блаженством темноту мне не давала непрекращаемая череда прыжков, при каждом я взлетала в воздух, и возвращала на чье-то скользкое от пота плечо меня чья-то уверенная рука. В коротких передышках меня похлопывали по заду, словно успокаивая, а один или два раза даже погладили… Богиня! Не может быть, чтобы это все было правдой!
На какое-то время я выпадала из реальности, словно смотрела на происходящее со стороны. Один раз даже как будто удалось взмыть ввысь и посмотреть на сверху: под зеленой листвой, двигаясь то по деревьям, то по земле, огромными скачками несется куда-то смуглый, сверкающий от пота гигант, с плеча которого свисает обнаженное, не тронутое солнцем женское тело. Тело совсем юной девушки, вон, отчетливо виден незащищенный позвоночник, выпирает каждое ребрышко. Широкая кисть практически полностью закрывает то, что находится пониже спины.
Между свисающих на спину гиганта огненно-рыжих прядей девушки сверкает зелеными искрами на солнце камень, похожий отсюда, с высоты, на изумрудное око.
Я поднялась еще выше — за гигантом несутся поодиночке другие, и хоть у них более выгодное положение, ведь им не приходится нести ношу, но он, опьяненный победой, бежит быстрее ветра, бьющего в лицо.
Я сделала движение вверх, взлетая как можно выше, только бы не возвращаться туда, это ведь во стократ хуже, чем смерть, хуже, чем позор, хуже, чем все, что можно было бы себе придумать… но похлопывание по тому месту, о котором леди никогда не будет говорить вслух, вернуло меня на огромное, пахнущее потом и мускусом.
Я жалобно вскрикнула от удара ребрами, и снова принялась наблюдать сверху, но больше, как ни старалась, высоко не поднялась. Может, потому что похититель стал сильнее придерживать мое тело ладонью, не давая высоко взмывать в воздух.
