Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 86
— А что случилось?
— Ничего. Мы за тебя боимся, надо, чтоб ты с ним что-то сделал.
Аттикус невесело усмехнулся.
— Что же с ним сделать? Заставить его подписать пакт о ненападении?
— Когда человек говорит, что он с тобой расправится, это не шутка.
Аттикус сказал:
— Он и не шутил тогда. Попробуй-ка на минуту влезть в шкуру Боба Юэла, Джим. На суде я окончательно доказал, что ни одному его слову верить нельзя, если ему до этого хоть кто-нибудь верил. Ему необходимо было на ком-нибудь это выместить, такие люди иначе не могут. Что ж, если оттого, что он плюнул мне в лицо и пригрозил убить, на долю Мэйеллы досталось меньше побоев, пусть так. Должен же он был на ком-то сорвать зло, так уж лучше на мне, чем на своих ребятишках. Понимаешь?
Джим кивнул.
— Нам нечего бояться Боба Юэла, он уже отвёл душу, — сказал Аттикус.
И тут вошла тётя Александра.
— Я в этом совсем не так уверена, Аттикус, — сказала она. — Такой на всё пойдёт, лишь бы отомстить за обиду. Ты же знаешь этих людей.
— Но что мне такого может сделать Юэл, сестра?
— Какую-нибудь гадость исподтишка, — сказала тётя Александра. — Уж не сомневайся.
— В Мейкомбе мало что можно сделать исподтишка, — возразил Аттикус.
Больше мы не боялись. Лето кончалось, и мы не теряли времени даром. Аттикус объяснил нам, что Тому Робинсону ничто не грозит, пока его дело не рассмотрят в следующей инстанции, и что его скорее всего освободят или в крайнем случае назначат новое разбирательство. А пока он на тюремной ферме, в Честерском округе, в семидесяти милях от Мейкомба. Я спросила, позволяют ли жене и детям навещать Тома, но Аттикус сказал — не позволяют.
— А что с ним будет, если апелляция не поможет? — спросила я как-то вечером.
— Тогда его посадят на электрический стул, — сказал Аттикус, — если только губернатор не смягчит приговор. Подожди волноваться, Глазастик. Мы вполне можем выиграть это дело.
Джим растянулся на диване и читал журнал «Популярная механика». Тут он поднял голову и сказал:
— Это всё несправедливо. Даже если он виноват, он никого не убил. Он никого не лишил жизни.
— Ты же знаешь, по законам штата Алабама за изнасилование полагается смертная казнь, — сказал Аттикус.
— Да, сэр, но всё равно присяжные не должны были присуждать его к смерти… Если уж решили, что он виновен, присудили бы двадцать лет.
— К двадцати годам, — поправил Аттикус. — Том Робинсон — цветной, Джим. Ни один состав присяжных в наших краях, разбирая подобное дело, не скажет: «Мы считаем, что ты виноват, но не очень». Тут могло быть либо оправдание, либо самый суровый приговор.
Джим помотал головой.
— Нет, это всё неправильно, только я не пойму, в чём ошибка… может, изнасилование не надо считать таким тяжким преступлением…
Аттикус уронил газету на пол. Он согласен с законом об изнасиловании, вполне согласен, но весьма опасно, когда на основании одних лишь косвенных улик прокурор требует смертного приговора и присяжные его выносят.
Тут он увидел, что я тоже слушаю, и объяснил:
— Иными словами, для того чтобы человека приговорили к смерти, скажем, за убийство, требуются один или два очевидца. Надо, чтобы кто-то мог сказать: «Да, я там был, я сам видел, как он спустил курок».
— Но ведь очень многих казнили на основании косвенных улик, — возразил Джим.
— Знаю, и многие из них, вероятно, этого заслуживали… Но если нет очевидцев, всегда остаётся сомнение, пусть хотя бы тень сомнения. Закон называет это «допустимое сомнение», но, по-моему, мы не имеем права даже на тень сомнения. В противном случае всегда остаётся вероятность, пусть самая малая, что осуждённый не виновен.
— Значит, опять выходит, что во всём виноваты присяжные. Тогда надо с ними покончить, — убеждённо сказал Джим.
Аттикус очень старался сдержать улыбку, но не сумел.
— Уж слишком ты с нами крут, сын. Я думаю, можно найти лучший выход: изменить закон. Так изменить, чтобы для самых тяжких преступлений определять наказание мог только судья.
— Тогда поезжай в Монтгомери, пускай изменят закон.
— Ты даже не подозреваешь, как это трудно. Мне не дожить до того времени, когда изменят закон, а ты, если и доживёшь, будешь уже стариком.
Джиму это не понравилось.
— Нет, сэр, с присяжными надо покончить. Ведь вот Том не виновен, а они сказали — виновен.
— Будь на месте этих присяжных ты и ещё одиннадцать таких, как ты, Том уже вышел бы на свободу, — сказал Аттикус. — Жизнь не успела ещё отучить тебя рассуждать ясно и здраво. Двенадцать присяжных, которые осудили Тома, в повседневной жизни люди вполне разумные, но ты сам видел: что-то помешало им рассуждать здраво. То же самое ты видел и в ту ночь перед тюрьмой. Они ушли тогда не потому, что в них верх взял разум, но потому, что они натолкнулись на нас. Есть в нашей жизни что-то такое, от чего люди теряют облик человеческий: они бы и хотели быть справедливыми, да не могут. Когда у нас в суде белый выступает против чёрного, выигрывает всегда белый. Такова неприкрашенная правда жизни.
— Всё равно несправедливо, — упрямо сказал Джим. Кулаком он постукивал себя по коленке. — При таких уликах нельзя осудить человека, нельзя — и всё.
— По-твоему, нельзя, и ты бы не осудил, а вот они осудили. И чем старше ты будешь становиться, тем больше такого увидишь. В суде, более чем где бы то ни было, с человеком должны поступать по справедливости, какого бы цвета ни была его кожа, но люди ухитряются приносить с собой на скамью присяжных все свои предрассудки. Становясь старше, ты всё больше будешь замечать, как белые каждый день на каждом шагу обманывают чёрных. Но вот что я тебе скажу, сын, и ты это запомни: если белый так поступает с чёрным, кто бы ни был этот белый, как бы он ни был богат, из какой бы хорошей семьи ни вышел, всё равно он — подонок.
Аттикус говорил совсем тихо, но это последнее слово нас оглушило. Я подняла голову — глаза его горели.
— Белый негодяй, который пользуется невежеством негра, — что может быть гнуснее? Не надо обманывать себя — счёт всё растёт, и рано или поздно расплаты, не миновать. Надеюсь, вам не придётся это пережить.
Джим почесал в затылке. И вдруг широко раскрыл глаза.
— Аттикус, — сказал он, — почему люди вроде нас и мисс Моди никогда не бывают присяжными? Наши городские никогда не бывают, а всё только какие-то из самой глуши.
Аттикус откинулся в своей качалке. Почему-то он был очень доволен Джимом.
— Я всё ждал, когда ты до этого додумаешься, — сказал он. — На то есть много причин. Прежде всего мисс Моди не может быть присяжной, потому что она женщина…
Я возмутилась.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 86
