Книга Волкодав - Мария Васильевна Семенова

приковывают на отдых. Иногда они садятся около Динарка в кружок, иногда забирают калеку с собой. Тогда Серый Пёс ждёт в одиночестве. Он опасный, его не спускают с цепи. Рабские вечёрки длятся недолго, но халисунец в совершенстве овладел искусством обрывать свои россказни захватывающим «Ивдруг…». За толковое враканье калеку подкармливают. Почти всякий раз он приносит Псу угощение. Чаще всего – обломок сушёной рыбёшки или крысиный хвост, но бывает, что и кусок сухаря.

Однажды вместе с благоразумными, усадившими Динарка на скрещённые руки, приходит гибкий чернокожий подросток, рудничная «девочка». Он пугливо разглядывает угрюмого Пса. У него глаза отбившегося от матери оленёнка, однако выбирать не приходится. Мальчик послушно садится между Динарком и опасным рабом, к которому, по слухам, без кнута решается подходить только господин Гвалиор.

Пёс тоже разглядывает его, гадая, зачем здесь «девочка». Может, сегодня Динаркразвлекал «внушающих страх» и тайные властители подземной жизни, никогда не работающие сами, прислали ему смазливого паренька в награду за истовое враньё?..

Халисунец притягивает подростка вплотную и что-то шепчет ему на ухо. Тот поворачивается к венну и звонко, вправду по-девчоночьи, нараспев произносит:

«Мхабр, вождь сехаба, взял клятву с этого человека, Динарка, что если тебе суждено будет узнать, то не от него».

Пёс молча ждёт, что будет дальше.

«Да тихо ты», – шикает на мономатанца Динарк. И вновь наклоняется к уху напуганного мальчишки.

«Так вот, я узнал от… Ой, то есть на рудниках поговаривают… болтают, от безделья, должно быть… будто однажды Мхабр зачем-то спас другого раба… сына вшивых му… ой… обречённого смерти».

Халисунец шепчет ещё.

«Тот был непочтительным, ненадёжным и никчёмным юнцом, он кому-то проломил голову из-за лишней рыбёшки, и за это ему вполне заслуженно отсчитали сорок плетей…»

Кандалы Пса издают негромкое звяканье. «Девочка» вздрагивает, пытаясь на всякий случай отодвинуться подальше. Знать бы ему, как всё было на самом деле. Жил-был на свете сегван Аргила, хилый маленький подбиральщик, похожий на больного мышонка: он-то и не получил той рыбёшки… Потом его перевели мести штольню, чтобы протянул и проработал немного подольше. Когда ему перестал сниться родной остров, он пришёл к Псу попрощаться.

«И вот никчёмный дармоед приготовился осквернить смертью забой, но Мхабру ударила в голову мо… ой! Мхабр почему-то не захотел отдавать Хозяйке Тьме его душу. Он помолился своим чёрным Богам и стал творить танец…»

Вот когда глаза опасного вспыхивают зелёным огнём! Робкому «девочке» становится совсем жутко.

«Вождь Мхабр тоже был закован и заклеймён после стычки с надсмотрщиком, поэтому странен был его танец. Он сидел и держал голову запоротого у себя на коленях, и двигались только его плечи и руки, да ещё мышцы на животе. Но другой раб, гораздо более достойный, почему-то увидел настоящую пляску чёрного колдуна, зовущего исцеление к раненому. Он увидел костры, увидел чёрную ночь, золотое пламя и белые перья, услышал голоса барабанов…»

Юный мономатанец вдруг закрывает руками лицо, сгибается, отчаянно всхлипывает. Вроде бы его давно и надёжно отучили от слёз… однако ничего поделать с собой он просто не может.

«Сам ты, малый, какого племени?» – спрашивает Динарк.

«Мибу…» – совсем другим, мальчишеским голосом отвечает подросток.

Халисунец снова наклоняется к его уху.

«Тот достойный раб, что был третьим с ними в забое, сам когда-то участвовал в пляске дождя, и один человек рассказывал ему, как на Островах несутся вприсядку, приманивая косяки рыбы. Но танца подобной силы он никогда прежде не видел…»

Пёс отворачивается, плотно зажмуривая глаза. В его памяти словно приоткрывается дверь. Пёс видит перед собой великана с телом глянцево-чёрным, словно выточенным из камня кровавика. Он стоит гордо и прямо, как подобает воителю, он почти обнажён, словно для священнодействия или боя, лишь кругом головы, на бёдрах и у лодыжек колышутся роскошные перья. Их двое в кругу ночных костров. Вверху немыслимо ярко горят мохнатые звёзды, а за стеной огня глухо беседуют барабаны.

Потом великан затевает танец. В его движениях тоже есть речь, и едва живой венн необъяснимо понимает её. Вот танцор припадает к жёсткой траве и, посрамляя тягу земную, зависает вытянувшись, поддерживаемый лишь пальцами рук и ног. Почти тотчас взвивается в высоком прыжке, и белые перья кажутся крыльями. Босая нога в прах растирает фигурку человека с кнутом, вылепленную из сырой глины. «Ты осилишь путь, которого не пройти мне…»

Мальчик, гибкий мибу, трясётся и стонет, между пальцами, прижатыми к лицу, сочатся неудержимые слёзы. Пёс понимает: некоторым образом он тоже увидел могущественный танец вождя. Но барабаны и взмахи белых крыльев поведали его душе что-то своё…

Проснувшись утром, Волкодав сразу заметил, что матери Кендарат в комнате нет, а со двора пахнет снегом. Он очень тихо оделся, постаравшись не разбудить Иригойена, и вышел наружу.

Снег – немалая редкость для срединного Халисуна – действительно выпал. Да к тому же изрядным, по здешним меркам, слоем в целый вершок. Взрослые ругались и сетовали на греховность наступивших времён. Ребятня визжала и кидалась снежками. Угрюмое небо казалось ещё темнее от земной белизны, с крыш текло. Волкодав пошёл умываться. Снег облеплял и жёг ноги, но эта боль почему-то лишь веселила и радовала. Может, потому, что он волен был, когда захочет, уйти в дом и обуться.

На любом постоялом дворе привечают работящих гостей. Тех, что готовы натаскать дров, вымыть пол и посуду, почистить стойла в конюшне. Иные, особенно безденежные богомольцы, так и путешествуют, отрабатывая постой. Волкодав взял плетёнку для дров и пошёл на задний двор. Печи как раз топились, стряпухи один за другими сажали в горнила, прямо к огню, большие расстегаи, не требовавшие основательного подового жара. Их лепили из очень тонкого теста и начиняли вчерашними колбасками, сыром, солёными огурцами и крошёными яйцами. По слухам, такие пироги были изобретением нищих, собиравших объедки, но что за беда? Готовились они быстро, постояльцы обжигали рты и требовали ещё. И главное, не пропадали никакие излишки.

Ввиду «лютого мороза» чёрная дверь была ещё и завешена войлоком. Волкодав откинул его, вышел наружу и сразу увидел мать Кендарат.

Больше он ни за что не поверит её жалобам на казнящие холода, любезные только детям вечной зимы!.. Кухонные мальчишки глазели на неё, забыв, зачем вышли. Она невозмутимо совершала утреннее правило, стоя на одной ноге на самом верху поленницы. Понять, как она вообще туда забралась, не потревожив поленьев, Волкодаву так и не удалось. Между прочим, она тоже была босиком. Венн присмотрелся к её следам на снегу. Потом оглянулся на талые пятна своих собственных. Он сразу увидел,