Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
Если у народа Испании есть одна общая черта, то это гордость, а если таких черт две, то вторая называется здравым смыслом, ну а третьей будет непрактичность. Обладая честью, они не возражают против убийства; считая себя достойными сделать такой подарок. Обладая здравым смыслом, они интересуются смертью и не тратят свою жизнь, пытаясь увильнуть от размышлений о ней и надеясь, что ее вообще не существует, лишь для того, чтобы в конечном итоге столкнуться с ней лоб в лоб, когда придет время умирать. Этот здравый смысл такой же жесткий и неподатливый, как равнины и высокогорья Кастилии, и чем дальше от Кастилии, тем он больше теряет в твердости и сухости. В своем высшем проявлении он сочетается с полнейшей непрактичностью. На юге он живописен, вдоль побережья становится средиземноморской расхлябанностью; на севере, в Наварре и Арагоне, существует такая традиция мужественности, что это даже романтично; а вдоль атлантического побережья, как и во всех странах, граничащих с холодным морем, жизнь настолько практична, что на здравый смысл не остается времени. Для людей, живущих рыболовством в холодных водах Атлантики, смерть есть нечто, что может прийти в любой момент; что она, собственно, и делает, так что ее полагается избегать словно производственную травму; вот почему они не забивают ею свои мозги и ничуточки ею не пленяются.
Нужны две вещи, чтобы страна влюбилась в корриду. Во-первых, в ней должны разводить быков, а во-вторых, народ должен интересоваться смертью. Англичане и французы живут ради жизни. У французов существует целый культ почитания мертвых, однако важнее всего считается получать радость от повседневных материальных благ, реализуемых в форме семьи, безопасности существования, социального статуса и денег. Англичане тоже живут ради бренного мира по эту сторону гробовой доски, и смерть не входит в перечень вещей для размышлений или бесед, для сознательного поиска или риска, исключая служение отечеству, а также из спортивного или чисто меркантильного интереса. Иначе она превращается в неприятный предмет, который следует избегать, в крайнем случае допускается морализировать, но ни в коем случае изучать. Нельзя разглагольствовать на тему погибших, наставительно говорят они, и эту фразу я слышал от них очень четко и ясно. Когда англичане убивают, они делают это ради спорта, ну а французы убивают ради супового горшка. Не спорю, горшок отличный, славится на весь белый свет и всячески достоин, чтобы ради него убивали. Однако если убийство происходит не из кулинарных или спортивных интересов, англичанам и французам оно кажется жестоким. Как и все заявления общего характера, действительность не столь уж прямолинейна, как я попытался ее обрисовать, но я ведь пытаюсь изложить принцип, не затевая список из исключений.
Нынче в Испании коррида уже утрачена в Галисии и большей части Каталонии. В этих провинциях не выращивают быков. Галисия соседствует с морем, а поскольку это бедная провинция, откуда люди эмигрируют или уходят в море, смерть там не воспринимается как некая загадка, достойная размышлений, а считается скорее повседневным риском, который надо всячески избегать; тамошний народ практичен, плутоват, зачастую туп и жаден, а любимейший их досуг — это хоровое пение. Каталония находится в Испании, но ее жители не испанцы, и хотя коррида процветает в Барселоне, она стоит на фальшивом фундаменте, потому что здешний зритель ходит на бои как в цирк, то бишь поахать и поразвлечься, и он почти столь же невежествен, как публика в Ниме, Безье или Арле. Страна у каталонцев богатая, во всяком случае, значительная ее часть; они трудолюбивые фермеры, умелые предприниматели, удачливые торговцы; коммерческие избранники Испании. Чем богаче страна, тем простодушнее крестьянство, так вот у них деревенская простота сочетается с полудетским языком и высокоразвитым коммерческим сословьем. Для них, как и в Галисии, жизнь чересчур практична, чтобы в ней нашлось много места для самой несгибаемой формы здравого смысла или чувствований по поводу смерти.
В Кастилии крестьянин вовсе не такой бесхитростный плутишка, как каталонец или галисиец. Он живет в жестком климате, но его страна очень крепка и здорова; у него есть — или были — еда, вино, жена и дети, вот только удобств нет, почти полностью отсутствует капитал, к тому же эти вещи не являются самоцелью; они лишь часть жизни, а жизнь — это то, что предшествует смерти. Кое-кто с английской кровью в жилах написал: «Жизнь реальна; жизнь есть подвиг, и могила ей не цель».[32] Ну и в каком месте они его закопали? Что сталось с реальностью и подвигом? У народа Кастилии отличный здравый смысл. Они не способны родить поэта, пишущего подобные строчки. Им известно, что смерть — неизбежная реальность, единственная вещь, в которой может быть уверен кто угодно; единственная надежная опора; что она превосходит любые современные удобства и что когда есть смерть, ни к чему устраивать ванные комнаты с горячей водой в каждом американском доме или, если на то пошло, обзаводиться радиоприемниками. Кастильцы много думают о смерти, и если у них есть религия, то во всяком случае та, где жизнь намного короче смерти. Обладая таким чувством, они питают сознательный, здравый интерес к смерти и когда понимают, что можно увидеть, как ее причиняют, избегают, принимают или отказывают в ней где-то под вечер за номинальную стоимость входного билета, они выкладывают свои денежки и отправляются на арену, продолжая туда ходить даже тогда, когда по ряду причин — которые я попытался изложить в этой книге — чаще всего переживают разочарование в артистизме и подвергаются эмоциональному грабежу.
Большинство великих матадоров родом из Андалусии, где выращивают лучших быков и где благодаря мягкому климату и мавританской крови люди обладают врожденным изяществом и склонностью к праздности, которая чужда Кастилии, хотя там тоже есть примесь мавританской крови в жилах тех, кто выдавил арабов и занял эту приятную страну. Среди по-настоящему великих тореро есть Каэтано Санс и Фраскуэло, которые оба из-под Мадрида (хотя Фраскуэло родился на юге), а также Висенте Пастор из плеяды менее великих, и Марсиаль Лаланда, лучший из нынешних тореро. Из-за всяческих проблем, вызванных Аграрной реформой, в Андалусии постоянно падает число боев, и здесь все меньше и меньше появляется первоклассных матадоров. В 1931-м только трое из первой десятки происходили из Андалусии, а именно, Каганчо и оба Бьенвениды, причем хотя Маноло Бьенвенида и является андалусийцем по крови, он родился и вырос в Южной Америке, в то время как его брат, пусть и родившийся в Испании, тоже воспитывался за рубежом. Чиквело и Ниньо де ла Пальма, представляющие Севилью и Ронду, уже сошли со сцены, ну а севильец Хитанильо де Триана погиб.
Марсиаль Лаланда из-под Мадрида, так же как и Антонио Маркес, который вновь собирается выходить на бои, и Доминго Ортега. Вильялта из Сарагосы, а Баррера в компании с Маноло Мартинесом и Энрике Торресом из Валенсии. Феликс Родригес родился в Сантандере и вырос в Валенсии, а Армильита Чико, Солорсано и Эриберто Гарсия мексиканцы. Почти все ведущие молодые новильеро происходят из Мадрида или его окрестностей, с севера или из Валенсии. После гибели Хоселито и Маэры и окончательного ухода Бельмонте засилью андалусийцев в современной корриде пришел конец. Сейчас центром боя быков в Испании, как с точки зрения подготовки новой смены, так и средоточия величайшего интереса к собственно корриде, является Мадрид с его пригородами. Затем идет Валенсия. Самый универсальный и мастерский тореро в сегодняшней корриде — это, безусловно, Марсиаль Лаланда, а наиболее совершенных молодых тореро с точки зрения доблести и техники поставляет Мексика. Бой быков, без сомнения, сдает позиции в Севилье, которая некогда, в компании с Кордовой, была центром корриды, уступив пальму первенства Мадриду, где в 1931-м, в эпоху финансового кризиса, во время серьезнейших политических неурядиц всю весну напролет и в начале лета арена заполнялась до отказа дважды, а то и трижды в неделю, хотя программа была вполне себе заурядная.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
