Memento mori
Последовательность светлых и мрачных событий выстроилась следующим образом:
1 мая, в погожий весенний денек, Генри Эбблби скончался от естественных причин – больших доз джина после маленьких глоточков водки.
Вследствие чего сошла лавина цветов. В полном составе заявились члены ложи Странных парней, ордена Лосей и Сохатых, покуривая по пути внутрь и пошатываясь при выходе от изысканных вин, принятых в качестве противоядия от не слишком качественных, поминальных канапе.
Завывал Шведский клуб хорового пения, и его родственники, выстроенные в шеренгу, пытались не улыбаться.
В это время прибыл Уильям Красник с секретарем Гаем Чандлером, и благородное собрание уселось на свои места.
Красник и Чандлер краем глаза приметили странноватых дамочек в заднем ряду, замотанных в многометровые траурные крепы, в шляпках, раздавленных в бурю-ненастье, под вуалями, покрывающих мглою их личины.
Красник из-за своей загородки пристально наблюдал за женщинами в черных одеяниях и сказал:
– Я их видел…? – но запнулся. – Нет.
– Да. – Гай Чандлер подвинулся, чтобы Красник мог восстать из печали и опуститься, подобно правосудию. – Они приходили на поминки Гамильтона на прошлой неделе, а до этого – на похороны Крюиса.
– О, – сказал Красник. – Родственники?
– Не совсем.
И обряд начался.
Вот и всё, что касается первомайского солнца и теней. А там, глядишь, и очередные похороны.
Седьмого мая под дождем отмечали еще одну кончину. Красник подоспел первым и от нечего делать стал оглядывать окрестности.
И мрачные двойняшки оказались тут как тут, в шляпах с вуалями, напоминающими полночь на туманном берегу.
Красник обратил взор на покойного Уиллиса Хорнбека, либерального финансиста, который профинансировал свой консервативный гроб для надежного плавания по реке Вечности.
– Друзья? – пробормотал Красник. – Старины Вилли?
– Нет, – возразил Гай Чандлер.
Стала прибывать публика.
Поминки оказались столь многолюдными из-за того, что их перенесли в Зал заседаний Благотворительного ордена Лосей, по которому дефилировали две дамы масти вороного крыла, черного дрозда и грача, не расставаясь с шампанским.
Красник прошептал:
– Их знает хоть кто-нибудь?
– Ни малейшего понятия… – последовал ответ.
Красник продолжал:
– Кто эти незнакомки, устраивающие возлияние шампанским?
– Я их видел у могилы Чарли Натта, – сказал кто-то, – и в Рождество, когда мы хоронили Неда.
– Боже, – вырвалось у Красника. – Никто понятия не имеет, кто они такие. Не тетушки, не племянницы, не сестры, не кузины, не любовницы. Черт бы их побрал! Они просто торчат здесь, и всё!
– Кто торчит? – полюбопытствовал женский голос.
Красник узрел поднос с выпивкой и мглистую вуаль, которая колыхалась на шляпе, внушительной, как грозовая туча.
– Вы! – брякнул Красник.
– В самом деле, – промолвил поблизости второй голос – черный корсаж поверх напитков.
Красник схватил два бокала.
– Служба была восхитительна, вы не находите? – поинтересовался первый голос из-под вуали.
– Восхитительна! – согласился второй голос.
– Похороны Вилли восхитительны? – изумился Красник.
– Но, – воскликнул второй голос, – он остался доволен!
– Мертвые вряд ли способны…
– Быть довольными? – вскрикнула вторая особа. – Да их восторг ощущался аж в заднем ряду! А вы не почувствовали? Нет?
– Вы пропустили самое интересное!
– Мне, – сказал Красник, – еще два бокала!
С выпивкой в руках, он наблюдал, как дамы уносятся вдаль, словно затихающая буря.
То, что последовало за этим, вынудило его на время позабыть о плакальщицах. Решением совета директоров он был освобожден и смещен с должности вопреки его бурным протестам. Внезапно у него появилось много времени, и он начал замечать любопытное свойство ежедневных некрологов. Они придавали ему своеобразную энергию, безудержный душевный порыв.
– Ну и ну! Старина Генри Гаддис умер. Надо сходить, посмотреть.
На что посмотреть, ради всего святого? Он даже не был знаком со стариной Генри.
Но он послал цветы и сходил попозже туда.
На следующий день скончалась Элеонора Ситвел.
– Не знал ее!
Тем не менее он созерцал церемонию отселения ее души и погребения ее плоти.
Еще три дня – и еще три полунезнакомца исчезли в недрах морга.
Наконец Гай Чандлер нарушил молчание:
– Откуда вдруг такое увлечение мертвыми останками?
– Не мертвыми, – сказал Красник, – а останками, остающимися после ухода тел, и двумя черными цветками.
– Это вы про дамочек цвета воронова крыла? Крокодилы. Две старые крокодилицы в креповых ленточках. Метелки из перьев.
– Метелки?..
– Из перьев. Во времена моего детства в Лондоне плакальщицы носили большие черные перья на шляпах.
– Метелки из перьев. Но у них в глазах настоящие слезы!
– Глицерин. Зачем себя изводить?
– Потому что, Гай, я финансист, принудительно уволенный, чтобы финансировать время. У меня начинается брожение от скуки. И тут, черт возьми, я вижу, как эти два чучела смеряют время своей жизни по часам похоронного бюро. И мой азарт разгорается! Смотри!
Красник достал блокнот.
– Похороны Гранта Холовея. Они пришли. Могила Луиса Мартина – то же самое. Джордж Кренкшоу. Угадай, кто пришел первым и ушел последним? День за днем. В воскресенье – в две смены.
Чандлер фыркнул:
– И что? Сообщите в полицию?
– И что я им скажу? Что две неприкаянные души эскортируют наши гробы, бросают цветы на поминках? Нет! Но я бы мог написать статью для «Таймс».
Чандлер пробежал глазами по списку.
– Двадцать два покойника, двадцать две метелки. Что, им больше развлечься нечем?
– Наверное, они терпеть не могут кино и телевидение. Тогда почему бы не стать завсегдатаями мрачных спектаклей. И дешево. Знаешь, откуда они взялись?
– Из старинного викторианского дома у оврага. Как зовут, не знаю.
