— Видите ли, с быками мы — мой муж и я — можем сами заниматься земледелием. У нас нет земли, но с быками мы можем издольничать. Сейчас у нас 10 акров, которые мы арендуем у нашего землевладельца. У нас есть быки, и мы можем сами пахать. Сейчас мы засеяли все 10 акров соевыми бобами. Это тяжелая работа, нам пришлось перепахать поле трижды, чтобы подготовить его к посеву. Потом сам сев, прополка все время, пока бобы росли. У нас договор с землевладельцем пятьдесят-на-пятьдесят. Мы делим стоимость семян, удобрений и орошения. Землевладелец получает 50 % урожая. Мы можем получить до 150 килограммов сои с акра, так что у нас останутся кое-какие деньги даже после вычета всех расходов. Конечно, быков надо содержать, у нас на них уходит больше 1000 рупий в год, но мы можем их иногда отдавать внаем. Кроме того, мы продолжаем работать на хозяина. И муж, и я работаем на его поле, и мы получаем ежедневно зерно за эту работу, а еще он позволяет нам пользоваться участком земли, чтобы выращивать кое-какую еду. Издольщина и работа на хозяина занимают все наше время, но дополнительные деньги позволяют нам иметь больше еды, а дети могут ходить в школу. У нас пятеро детей, два мальчика и три девочки, сейчас в школу ходят мальчики и средняя девочка. Мы теперь в состоянии купить им учебники и все остальное. Конечно, когда детей пятеро, тяжело сводить концы с концами. Нас семеро, и еды, которую мы выращиваем на участке, что нам отвел хозяин, не хватает на весь год. Она подходит к концу в конце зимы, в это время мало работы, и поэтому хозяин дает нам меньше зерна. Поздняя зима и начало весны могут оказаться очень тяжелым временем; иногда я могу найти какую-то дополнительную работу, но в это время работу ищет каждый. Позже, когда наступает время, я могу готовить для свадеб, по только в страду, такую, как сбор урожая, мы можем быть уверены, что работы будет достаточно.
По терминологии индийского правительства, Лейла и ее муж «полу-присоединенные». Это нелепый бюрократический термин, но трудности, с которыми сталкивается правительство, пытаясь провести в жизнь закон против долгового рабства, приводят к терминологическим трюкам, с которыми мы уже встречались, анализируя рабство в других странах. После первой кампании в конце 70-х годов, направленной на освобождение кабальных работников, которую в Индии называют программой реабилитации, процесс замедлился. По мере того как все больше ответственности за реабилитацию передавалось местным властям, верх брали коррупция и бюрократическое равнодушие. Первоначально местные власти получали финансирование и поддержку на реабилитацию, но теперь их наказывают, если «обнаруживается» большое число закабаленных работников. Если открываются случаи закабаления, в дело вступает правосудие. Естественно встает вопрос, почему местные власти допустили, что эта кабала тянется так долго, и что случилось с фондами, выделенными для реабилитации. Судебное дело часто заканчивается расследованием, которое проводят государственные инспекторы. Чтобы избежать наказания из-за неудач по реализации закона против закабаления, местные власти просто-напросто игнорируют существование подневольных рабочих. Многие штаты рапортуют о том, что долговое рабство полностью искоренено в их границах, но посещение этих штатов говорит ровно об обратном. Согласно недавним официальным отчетам кабальная зависимость прекратила существование в Банди, но никто не озаботился сказать об этом Балдеву и другим жителям деревни. Чтобы поддержать эти прятки, кабальная рабочая сила официально переименована в «присоединенных» рабочих, более приемлемый термин, поскольку «присоединенность» не противоречит закону. Балдев и Шиврадж «присоединены», потому что они могут работать только на своего хозяина. Лейла и ее муж «полу-присоединены»: хотя они все еще работают на хозяина за ежедневное обеспечение едой, они также издольничают и таким образом имеют некоторый доход и работают вне колии. Только Господь знает, как следует именовать Мунши. Официально он числиться реабилитированным, но в действительности его закабаление достигло нового уровня при прямом соучастии государства. Мунши оказался дважды закабален способом, который требует и воображения, и бесстыдства. Это те качества, которые мы встретим у многих местных землевладельцев.
Землевладельцы. Я надеялся поглубже познакомиться с жизнью какого-нибудь землевладельца, попытаться узнать его историю и образ мыслей, суть его отношений с кабальными работниками, его прогнозы на будущее, но этого не произошло. Это правда, что землевладельцы разговаривали с нами, но они контролировали ход беседы и тщательно продумывали свои объяснения и оправдания. Некоторые были необычайно откровенны. Например, землевладелец, который также занимает пост заместителя инспектора по труду своего района, сказал следующее:
Конечно, у меня есть кабальные рабочие, я ведь землевладелец. Я поддерживаю их и их семьи, а они работают на меня. Если они не заняты в поле, они выполняют работы по дому, стирают одежду, готовят, убирают, делают ремонт, в общем, разные работы. В конце концов, они из касты кохл, их удел работать на таких вайшья, как я. Я даю им еду и немного земли, чтобы они могли работать. Кроме того, они должны мне деньги (он не сказал сколько), так что я должен быть уверен, что они останутся на моей земле, пока не выплатят долг. Они будут работать в моем хозяйстве, пока они все не вернут, меня не волнует, сколько лет это займет — вы не можете просто взять и выкинуть деньги!
В любом случае с ними все в порядке. Послушайте, с тем зерном, что я им даю, и с землей, которой они пользуются, у них получается гораздо больше, чем официальный уровень заработка сельскохозяйственных рабочих, равный 67 рупий в день. Я не против того, что они так много от меня получают, ведь я представитель Департамента труда, мне не нужно никому платить взятки. В противном случае я был бы вынужден платить полиции просто за то, чтобы сохранить моих собственных рабочих. В конце концов, нет ничего плохого в существовании подневольной рабочей силы. И они выигрывают от этого, и я, даже если сельское хозяйство будет полностью механизировано, я все равно сохраню своих кабальных работников. Видите ли, в наших взаимоотношениях я для них как отец. Это отношения отца и сыновей: я защищаю и направляю их. Иногда мне приходится призывать их к порядку, так же, как это делает отец. Мне нелегко сохранять рабочих после того, как вышел закон, но поскольку я отвечаю за реабилитацию в моей деревне, меня особо не беспокоят. Сейчас официально наша деревня полностью реабилитирована, и я трачу много времени, пытаясь убедить людей в том, что старая система лучше, и нам нужно изменить закон. Долговая система была своего рода гарантом для подневольных рабочих, было бы лучше сохранить ее и просто добиться, чтобы выплаты зерна и ценность земельного участка соответствовали минимальному уровню зарплаты, что на самом деле и есть.
