В своей грандиозной соти[20] «Подземелья Ватикана» (Les Caves du Vatican) Андре Жид рассуждает о различиях между «тончайшими» и «ракообразными»:
Сколько полууснувших воспоминаний пробуждало в уме Кадио это слово: «тончайших»! Тончайшим на языке, которым они с Протосом пользовались в те времена, когда вместе учились в пансионе, назывался человек, у которого, по какой бы то ни было причине, не для всех и не везде было одинаковое лицо. Согласно их классификации, существовало несколько категорий тончайших, различаемых по степени их изысканности и достоинств, и им соответствовало и противополагалось единое обширное семейство «ракообразных», представители коего корячились на всех ступенях общественной лестницы.
Наши приятели считали признанными две аксиомы: 1. Тончайшие узнают друг друга. 2. Ракообразные не узнают тончайших[21].
Вознося хвалу беспричинному поступку, эта книга явно не может служить гимном стратегии. Вместе с тем стратегия – это дело «тончайших». Стратеги – это «тончайшие», те, кто ничего не смыслит в стратегии, – «ракообразные». Отсюда – несколько следствий, которые, впрочем, вполне сгодятся и на роль причин:
Существует множество видов стратегии.
Существует всего один вид нестратегии.
Стратеги узнают друг друга.
Нестратеги не узнают стратегов.
Стратеги, они же «тончайшие», не только узнают друг друга – они еще хорошо знают, что мало что могут сделать для «ракообразных», то есть нестратегов. Что с ними бесполезно рассуждать о стратегии. Что им невозможно помочь, разве что вслед за шансонье Рэем Вентурой дать совет: в случае наводнения «переждать, пока схлынет поток».
Итак, мы обращаемся к «тончайшим». Стратегия – тонкое дело потому, что стратегия – дочь принципа дополнительности, а точнее – теории ограниченной рациональности. Великий Эйнштейн, о котором мы упоминали в предисловии, отказывался признавать квантовую физику, храня верность принципу полной рациональности, несовместимому с принципом ограниченной рациональности, на самом деле и породившим эту теорию.
Вот что рассказывает в своей книге «Физика и философия. Часть и целое» (Physik und Philosophie) Вернер Гейзенберг о полемике между Эйнштейном и Бором:
Эйнштейн не был готов к тому, чтобы позволить – как он это ощущал – почве уйти у себя из-под ног. И в своей последующей жизни, когда квантовая теория давно уже и прочно стала составной частью физики, Эйнштейн тоже не смог изменить свою точку зрения. Он допускал квантовую теорию в качестве временного, но не принимал в качестве окончательного объяснения атомарных явлений. «Бог не играет в кости» – этот принцип был для Эйнштейна непоколебимым, и он ничего не желал в нем менять. Бор на это мог лишь ответить: «Но все-таки наша задача не может состоять в том, чтобы предписывать Богу, как Он должен править миром»[22].
Согласно принципу полной рациональности, Бог сотворил мир, великая книга которого написана на логичном и рациональном языке, и этот язык можно расшифровать, как Шампольон расшифровал иероглифы Розеттского камня. Тот же Эйнштейн – истинная глыба (кстати, ein Stein по-немецки – камень) – однажды сказал: «Господь Бог изощрен, но не злонамерен». Ограниченная рациональность, напротив, не настаивает на существовании Бога, как и на том, что, если Он существует, Он должен подчиняться нашим категориям мышления. Поэтому ссылаться в научном споре на Бога, как это делает Эйнштейн, бессмысленно. Еще более бессмысленно приписывать Богу рациональность. Что не укрылось от Нильса Бора, обладавшего тонким умом и тихим голосом («Нильс, говори громче!» – постоянно просила его жена) и никогда не забывавшего о принципе дополнительности. Поэтому не надо учить тому, что надо делать, ни Бора, ни Бога.