— Совсем даже нет, потому что остался Василь, — подхватил Метя. — Василь — из тех же самых кругов. Если бы я только знал, что второе имя Гени Подвальского — Василиуш, я бы знал все. Подвальский — такой незаметный клоп, он потихоньку взял власть.
— А какое отношение к этому имеет Малиновский?
— Как это! Малиновский занимается лошадьми, от начала до конца! И представьте себе, что Василь обговаривал с Малиновским всю лошадиную политику, ведь Малиновский стопроцентный лошадник! Василь от него все про лошадей перенял, родословные, шансы на успех, форму, заезды, тренеров, сравнительные качества… Малиновский же все это назубок знает! От него Василь знал, на кого он может рассчитывать, а на кого нет. Малиновский знает, какие лошади бегут хорошо на длинные дистанции, какие на короткие, какие любят влажный мягкий турф, какие — жёсткий, он производителей лучше знает, чем себя самого, а на основе этих знаний Василь мог править бал как хотел! Когда все раскрылось, Малиновский чуть копыта не отбросил, потому что ему и в голову не приходило, что Василь — это Подвальский!
— И что? Так он все организовал?
— Кто что организовал?
— Подвальский!
— Организовал он все очень даже красиво, — включилась я, потому что эти сведения у меня были уже два дня. — С двух сторон. У него и букмекеры были на крючке, и ломжинская мафия. Потому как мафия тоже не святая, понятное дело. Он страшно много знал и про них и про Репу, а этого конюшего сам к нему всунул. Репа со своим конюшим сразу подружился, у него хватило мозгов сообразить, что лучше сотрудничать, чем воевать.
— Мне даже странно, что все ему так легко удавалось. Что-то уж слишком легко, а?
— Конечно, легко. Он использовал всякие глупости. В первую очередь эту идиотскую систему премий. Даже один миллион больше двухсот тысяч, а что говорить о трех, четырех или девяти… Ты же, наверное, знаешь, что персонал получает только проценты? Вот и отлично: тренер пять процентов, жокеи два с половиной. Два с половиной процента от пятнадцати миллионов — посчитай сама, сколько это будет.. — — Это триста семьдесят пять тысяч, — немедленно сказала Гонората.
— А Василь предлагал в девять раз больше. Платил-то не он, а ломжинцы, жалко ему, что ли? Он планировал заезды, понимаешь, он заранее знал, что не должно прийти, а из остальных умел выбирать тех, которые выигрывают. Я раньше все удивлялась, откуда это у него такой талант на выигрыши, но теперь, как услышала, что от Малиновского, больше и не удивляюсь. Неглупый он тип, хотя и паразит. Сам не показывался, действовал через Фигата, через конюшего Репы да ещё через одного такого, у которого дальше были свои посредники. А конюший Репы, в свою очередь, караулил посредников ломжинской мафии. В полиции лежит не то телефонная книга, не то перепись населения — столько людей было в это замешано. Фамилий я не запоминала, зачем мне это, но расшифровали всех. Он сам заботился о том, чтобы этим, ломжинским, подсказывали самых дурацких лошадей…
— Почему? Зачем ему было это нужно?
— Во-первых, они ставили ещё и в кассах и тем самым поднимали выигрыш, а во-вторых, он делал это для букмекеров, чтобы оставить их на крючке. Хорошие отношения с Василем давали им прибыль. Он просто-таки процветал, пока не споткнулся на Дерчике.
— Вот-вот, именно! Зачем они этого Дерчика убили?
— Не зачем убили, а почему. Дерчик чувствовал себя ущемлённым. Он не получал денег за то, что придерживал лошадей, даже ломжинская мафия не желала ему платить, потому что известно было, как он ездит… Да и удачи у него не было, вы только вспомните, стоило Глебовскому посадить его хоть на самого распрекрасного фаворита, как тут же находился кто-то, кто Дерчика обгонял. Если Дерчик выигрывал три раза в год, так можно было считать, что год не зря пропал. Поэтому он не получал денег, не выигрывал, вот и решил отомстить. Выследил всю организацию и сделал фотографии. Это он умел. На них даже Подвальский пойман при конфиденциальном разговоре с Фигатом и с конюшим Репы, все встречи, контакты и передачи денег. Достаточно бы одних снимков, чтобы с ними хоть что-нибудь сделать, хотя у уголовного кодекса на такое фантазии не хватило. Но директор мог отобрать у них пропуска и прогнать с ипподрома. А шантаж — штука наказуемая. Дерчик пообещал, что снимки распространит по свету с комментариями, если ему не заплатят. На переговоры выслали того амбала, только вот амбал утверждает, что по телефону Василь велел ему Дерчика утихомирить как следует. Он клянётся и божится, что этого Дерчика только немного прижал, а тот со страху помер. Снимки амбал забрал, но плёнки не нашёл. Это, конечно, никакой не киллер, просто чересчур старательный кретин.
— А Василь что?
— Он отрицает все телефонные звонки, естественно. Амбала, дескать, вообще не знает.
— И про него в самом деле никто не знал?
— Только узкий круг, потому что конспирировался он изо всех сил. Они даже не знали, где он живёт. Все деловые встречи он проводил в доме своей сестры, пани Антчаковой. Туда ему привозили деньги. Наше счастье, что со вторым убийством он сглупил собственноручно.
— ао втором убийстве Метя ничего не говорил…
— Потому что второе убийство — это уже вторая сторона Луны, дорогая жена, — оправдывался Метя.
Гонората посмотрела на него с таким упрёком и глубоким негодованием, что Я как можно скорее подхватила нить повествования.
— Василь был настолько неглуп, что поддерживал лошадиные контакты всесторонне, поэтому на конезаводах тоже бывал и людей знал…
— Он ведь был референтом по экспорту лошадей, — напомнил Метя.
— И это ему надо сказать спасибо за то, что мы продали лучших коней? — живо заинтересовалась Мария.
— В том числе…
— Говори, что дальше! Может, окажется наконец, что с ним случилось что-нибудь плохое, а то я лопну со злости!
— Так я же и говорю! Гонсовского он знал, его дочку Монику и её тётку тоже. При какой-то оказии с ним столкнулся тот убитый позже Завейчик, а у Завейчика на бизнес всегда был хороший нюх. Василь сразу для него запах деньгами. Он понятия не имел, чем Василь занимается, и, как заявляет Карчак, решил докопаться. Можно сказать, Завейчик его выслеживал, вычислил всех его помощников, начиная от Фигата и кончая всякими примитивами, и наконец расшифровал Гарцапского. Что-то он сумел подслушать, а что именно, никто не знает и никогда не узнает. Во всяком случае, Завейчик поставил два триплета на лошадей, на которых должен был скакать Дерчик. Он только все не мог понять, кто такой Василь, но непременно хотел завязать с ним непосредственные контакты. Наконец, добрался он до Василя, караулил его у дома Антчаков, Гарцапский сообразил, что надо бы сообщить Василю, но не знал, что будет дальше. Теперь-то он мечется, на коленях клянётся-божится, что верил будто бы в то, что Василь с Завейчиком смогут прийти к соглашению. Василь велел ему заговорить с Завейчиком и сказать, чтобы тот и дальше ждал на Аргентинской. Гарцапский считал, что Василь примет его в долю и так далее, о преступных намерениях якобы не имел ни малейшего понятия, упаси Бог. Может быть, Василь припёрся на Саскую Кемпу и сел в машину Завейчика так, что почти никто его не видел. Завейчик, фраер, даже обрадовался, что так все складывается, а потом — убийство. Василь одурманил его газом, наверняка они где-то останавливались, а потом привёз его домой, завернувшись в одеяло Моники Гонсовской, чтобы нигде никаких следов не оставлять.
