С трудом отведя глаза в сторону, горностай укусил противника за плечо, но тот поднял его в воздух и припечатал к стене. Отшвырнув от себя землероичий меч, Мартин вцепился обеими лапами в лапу Бадранга, державшую оружие. Тиран взвыл, чувствуя, как меч неодолимо поворачивается острием к его сердцу. Мужество оставило Бадранга.
— Не убивай меня! — всхлипнул он. — Возьми все, крепость, все…
Тиран из Маршанка не договорил: его челюсть безжизненно отвисла, голова упала набок и он повалился ничком, подмяв под себя Мартина. Собрав остатки сил, юный воин оттолкнул от себя поверженного врага и вырвал из его лапы отцовский меч. Лежа на песке, который впитывал кровь из его ран, мышонок увидел привалившуюся к стене Розу, на которую упал первый луч зари.
43
Летнее солнце взошло и засияло во всей своей красе, когда барабан Старворта возвестил о победе. Не ведая о всех горьких потерях, огромная толпа ликующих зверей стояла в дымящихся воротах Маршанка, за которыми расстилались прогретый солнцем песок пляжа и сверкающее море. Дубрябина подошла к вождю выдр и положила ему на плечо лапу:
— Приглуши барабан, дружище. Наша победа далась дорогой ценой!
Глаза Брома были сухими. Он обрабатывал раны лежавшего без памяти Мартина — останавливал кровь, прикладывал припарки из лечебных трав, бинтовал — и все время разговаривал сам с собой, громко повторяя:
— Это все я виноват. Если бы я остался в Полуденной долине, а не отправился странствовать, звери Бадранга не взяли бы меня в плен и ничего бы этого не случилось. Это моя вина!
Баллау шмыгнул носом:
— Ну что ты, старина? Виноват во всем Бадранг. Мартин поквитался с ним раз и навсегда.
К ним, спотыкаясь на каждом шагу, подковылял Грумм; половина его мордочки и шея были забинтованы, а по щекам катились слезы. Он несколько раз горестно взмахнул лапами:
— Уж ты прости Грумма, Бром, у него от горя, это самое… голос пропал. Мы сейчас павших наших погребаем… как насчет Розы?
Бром вздохнул:
— Благодарю вас, друзья, но я беру ее домой, в Полуденную долину. — Протянув лапу, он подоткнул угол белого полотнища, покрывавшего тело его сестры. — Знаете, если бы не я, Роза была бы сегодня жива.
Баклер покачал головой:
— Ты, Бром, в этом не виноват, и Мартин тоже.
Дубрябина окинула печальным взглядом закопченные развалины Маршанка, в котором не оставили в живых ни одного врага:
— Не знаю, куда мы пойдем, но давайте поскорее выберемся отсюда!
— Дубрябина права, — поддержала барсучиху сова. — Мы оставим руины Маршанка стоять в напоминание всем злодеям, на что способны свободные и миролюбивые звери, если у них нет другого выхода!
Бром с помощью Настурции положил Мартина на носилки и, выпрямившись, обратился к стоявшей вокруг толпе:
— У многих из вас есть родной дом. Слушайте меня те, кому некуда идти. Вашим домом может стать Полуденная долина, где вы будете счастливо жить до скончания сезонов. Если вы решите идти со мной, оставьте оружие здесь.
Посередине разрушенного загона, где Бадранг когда-то держал своих рабов, выросла гора копий, мечей, кинжалов, луков и стрел. На берегу у стен крепости прощались друг с другом товарищи по оружию. Подобно строгому отцу семейства, Страж Болотного Холма уводил буйных и своевольных белок в предгорья за болотом, где они обитали. Болдред посмотрела им вслед:
— Он за этими сорванцами присмотрит как следует. Пойдем, нужно унести отсюда Мартина.
Юного воина, который и в беспамятстве не выпускал из лап отцовский меч, привязали к носилкам, и Грум, Паллум, Болдред и Дубрябина понесли его по берегу на юг.
Баллау повернулся к уцелевшим комедиантам из труппы «Шиповник», которые стояли среди зверей, уходящих в Полуденную долину:
— Когда Мартин поправится, Дубрябина к нам вернется, так-то! Ладно, Старворт, веди нас на свою посудину!
Королева Амбалла стояла во главе своих карликовых землероек, они уходили последними. Одна из землероек подняла меч, который королева когда-то вручила Мартину. Она засеменила за Бромом и крикнула:
— Постоймышонок!
Бром остановился. Он безразличным взглядом наблюдал, как королева Амбалла знаком велела выдрам, несшим погребальные носилки Розы, опустить их на землю. Положив рядом с бездыханным телом юной мышки короткий меч, Амбалла произнесла:
— Розамышка храбрамышка! Мыпомнить ееимя вечно! — Она махнула лапой своим землеройкам, и они двинулись вдоль берега на юг, домой.
Над Маршанком стояло полуденное солнце. Морской бриз поднимал пыль и песок и, смешивая с пеплом, завивал в кольца вокруг трупов зверей из шайки Бадранга — победители оставили их на поживу бакланам. Некогда гордая крепость была пуста и заброшена.
Первого баклана, который хотел опуститься на землю, отогнал лопатой капитан Клогг, который выбрался из своего укрытия в могиле, накрытой сверху перевернутой тачкой:
— Кыш! Пошел вон, падалыцик поганый! Оставь мое войско в покое. Теперь я здесь властитель, как и обещал когда-то, хо-хо-хо!
Безумный пират заковылял по крепости, переворачивая то одного мертвеца, то другого и дружелюбно беседуя с ними:
— Крестозуб, старина, ты шикарно выглядишь!
— Хо, Боггс, жалеешь небось, что не пошел со своим кэпом могилки копать, а?
— Ломозуб, я завсегда говорил, тебе нужно меня держаться. Ладно, братишка, я тебе спроворю уютную коечку. Ты уж поверь папаше Клоггу!
Так он расхаживал, пока не нашел то, что искал.
— Бадранг! Ну и где твоя империя, швабра ты поганая? Встретил воина посильнее — и все дела! Ладно, братишка, мы ведь с тобой здесь навек вдвоем останемся, так что давай больше не ссориться! Знаешь, выкопаю-ка я тебе отличную могилку — глубокую такую, да-а, а сверху камней навалю и на одном из них имечко твое буковками вырежу!
Морские птицы кружили над одиноким зверем, который, сидя в загоне для рабов, разговаривал с мертвым горностаем, а тот ничего не отвечал и все смотрел остекленевшими глазами в безоблачное синее небо.
44
Дни стали короче, летние цветы один за другим увядали, а листья из зеленых начали становиться золотисто-бурыми. Однажды туманным осенним утром Мартин сидел в удивительном домике на дереве вместе с его хозяйкой кротихой Полликин и своими тремя друзьями — Болдред давно улетела к себе домой, на гору.
Весь остаток лета Полликин, Грумм, Паллум и Дубрябина, не зная ни сна ни отдыха, выхаживали израненного Воителя. Мартин переносил страдания молча, за все прошедшее время он не произнес ни единого слова. Внешне он был таким же молодым. Хотя телом он был уже здоров и его силы восстанавливались не по дням, а по часам, глаза его по-прежнему смотрели как-то отрешенно.
