Все-таки она решила не останавливаться на полпути, за что и была вознаграждена. Выдвинув ящик комода, Северина уставилась на аккуратно сложенное белье. Его белье. Она погрузила руки в мягкие стопки ткани и выудила на свет его хлопчатобумажные боксеры. При мысли, что эта вещь была надета на нем, касалась его тела, причем самой интимной его части, ее бросило в жар. Она держала в руках часть Димитрия и словно трогала его самого.
В голову пришла шальная мысль. С коварной полуулыбкой Северина подняла собственную юбку и стянула трусики. Скомкала их и спрятала поглубже на дно ящика. Его боксеры приятно скользнули вверх по ее лодыжкам, плотно обхватили бедра, сели почти удобно, если не считать мужского покроя спереди. Северина провела по ним пальцами, погладила себя через них и прикрыла глаза, наслаждаясь ощущениями. Он был на ней, как вторая кожа, ближе, чем когда-либо, чем вообще возможно.
– Теперь ты – часть меня, а я – часть тебя, – пробормотала она и задвинула ящик обратно.
Первый страх прошел, а от собственной смелости в крови бушевал адреналин и толкал на еще более безумные поступки. Уже совсем по-хозяйски Северина распахнула шкаф и уставилась на ровные ряды дорогих рубашек, джинсов, брюк и пиджаков. Стоя так, перед ними, она стянула через голову топ, сбросила лифчик и юбку. По обнаженной коже побежали мурашки. Откинув на спину гриву распущенных волос, Северина бережно взяла в руки рукав одной из рубашек, приложила к лицу, потерлась щекой, втянула носом запах стирального порошка, осевший на чистой ткани. Не его запах… но все же эта вещь когда-то была на нем. Обнимала его плечи и грудь, сидела на его теле, как влитая.
Северина привстала на цыпочки, сняла рубашку с вешалки и накинула на себя. Теперь словно сам Димитрий обнимал ее, окутывал ее тело, сливался с ней в одно целое. Она обхватила себя руками, чуть покачиваясь в одной ей понятном танце. Как же она хочет его! Как же она его… любит!
Двигаясь словно в полусне, она приблизилась к его аскетичной кровати. Потянула за край тяжелого темного бархатного покрывала, обнажая белоснежные простыни под ним. Сбросив покрывало на пол, Северина упала на постель и перевернулась на живот, уткнувшись лицом в подушку. Та еще хранила слабый аромат его волос, хотя он давно не спал здесь, возможно – ни разу с тех пор, как сменили белье. Но когда-то он ведь здесь спал! И теперь тело Северины повторяло очертания его тела, как если бы сам Димитрий лежал на кровати.
Она приоткрыла губы и поцеловала его подушку, представляя на этом месте его лицо. Затем перевернулась на спину, закинула руки за голову и выгнулась, нежась на простынях. Северине хотелось заклеймить его постель, чтобы в нее прочно впитался ее запах, и по возвращении Димитрий почувствовал бы его. Пусть ее запах преследует его повсюду. Пусть он услышит его на своем белье в комоде, на вещах в шкафу, на простынях и вообще во всей комнате. Ему пора привыкать, что она собирается прочно войти в его жизнь и уже никогда не уходить обратно. Он – часть ее, а она – часть его, и так будет всегда.
Блуждающий и затуманенный грезами взгляд Северины наткнулся на длинные продолговатые полосы на стене над кроватью, и она тут же перестала извиваться, села и напряженно уставилась на них. Их пытались закрашивать, но борозды оказались слишком глубокими и все равно виднелись даже в полумраке почти не освещенной комнаты. Своим волчьим зрением Северина прекрасно их разглядела. Она провела кончиками пальцев по впадинам в краске. Царапины. Он царапал здесь стену.
Северина поднялась, встала на колени и прикоснулась губами к холодной поверхности этих борозд. Его следы. Безумные, яростные, сильные. Как и он сам, такой же безумный, яростный, сильный. И холодный. Ничего, ей нравится в нем все: и ярость, и холод, и безумие. Не зря ведь ей так хочется стать на него похожей. Увидеть мир его глазами. Выместить на нем свою боль и ярость. А потом любить… любить до скончания времен.
Другие борозды она нашла на деревянном полу у кровати. Легла ничком, прижалась щекой к доскам и опустила руку на длинные многократно повторяющиеся полосы. Провела вдоль них раз, другой, третий.
– Ты – дикий зверь, – прошептала Северина, закрыв глаза. – Дикий зверь, который очень любит свою свободу. Я лишу тебя этой свободы. Ты никогда не будешь счастлив. Ни с кем, кроме меня. Я – твое счастье. Я – твоя судьба. Я все решила за нас обоих.
Еще долго она лежала так, вполголоса разговаривая с Димитрием, словно он находился рядом. Эта привычка – озвучивать мысли вслух – выработалась у нее давно и незаметно, как у всех одиноких людей, часто лишенных возможности общаться с кем-то, кроме себя. Затем Северина поднялась с пола, с легкой задумчивой улыбкой подошла к столу и принялась обыскивать ящики.
Большие портновские ножницы нашлись в среднем, среди мотков бечевки и лески, крохотных грубо ошкуренных деревянных реек и недоструганных до конца маленьких лодок. Видимо, увлечение больше не занимало хозяина вещей, и их сгрузили сюда, с глаз долой, перед тем как окончательно выбросить в мусорное ведро, и позабыли.
С ножницами в руках Северина приблизилась к шкафу, ее глаза горели огнем тихого торжества. В тишине комнаты раздался щелчок, робкий и неуверенный, лезвия едва рассекли плотную ткань, но месть, как известно, слишком сладкое и упоительное блюдо, чтобы ограничиться небольшим кусочком. Дело пошло живее и легче. Она так увлеклась, что даже утирала тыльной стороной кисти капельки пота на висках. Куски ткани летели вверх и в стороны, повисали дряблыми лохмотьями и оскаливались рваными дырами. Через каких-то полчаса весь гардероб Димитрия превратился в гору никому не нужных тряпок. Северина подняла с пола один из лоскутков и стиснула в кулаке. Теперь в ее любовной тетради появилось еще одно украшение.
Переодевшись в топ и юбку, она аккуратно свернула рубашку и забрала ее с собой. Закрыла дверь на ключ и вернулась в комнату Эльзы, никем не замеченная. Убрала находки в сумку, приготовилась ко сну и скользнула в кровать, свернувшись уютным калачиком. Заснула Северина так крепко, что даже не слышала, как под утро вернулась подруга.
Рубашка, кстати, тоже пригодилась. Все-таки не зря она выбрала садовника для главной роли в своем театре. У них с Димитрием был почти один размер. Ну а служанке сошло и старое платье молодой лаэрды. И сценка у них вышла замечательная.
Про брачную ночь.
Цирховия. Шестнадцать лет со дня затмения
Он напал неожиданно.
Северина как раз выходила от швеи, к которой ездила скорее от скуки, чем от реальной нужды в новых нарядах – нарядов у нее было полно, куда только их носить? – и основательно зарядилась очередной порцией пикантных и скандальных сплетен. Размышляя над услышанным, она пошла по тротуару, когда из ближайшей подворотни к ней метнулась тень, а в следующую секунду кто-то втолкнул ее в безлюдную арку между домами.
Она испуганно ойкнула, но ощутив знакомый запах волка, тут же перестала втягивать голову в плечи и спокойно взглянула своему противнику в глаза. Димитрий прижал ее к стенке, а его руки, расставленные по обе стороны от Северины, отрезали ей любой путь к бегству. Впрочем, она совсем не собиралась убегать.
