Я увидела миссис Раттер на кухне. Она лежала на полу и плакала; ее пижамные штаны были спущены до колен. Нижнего белья на ней не было.
Когда я подошла ближе, миссис Раттер никак не отреагировала на мое появление. Возможно, она приняла меня за кого-то другого. Поппи свернулась калачиком; было похоже, что ей очень больно. Даже не посмотрев на меня, она попросила оставить ее в покое и добавила, что я уже достаточно ее мучила.
Я заставила ее натянуть пижамные штаны и выслушать, что я скажу. Она оставалась на полу и продолжала плакать, свернувшись калачиком.
Поскольку вставать Поппи не собиралась, я присела возле нее. Она умоляла оставить ее в покое. Я спросила ее, почему она угрожала моему сыну. Поппи выплюнула ответ, но я не буду его здесь приводить. Я спросила, намеревается ли она пойти в полицию. Поппи заплакала и ответила утвердительно.
Я не знала, что способна на то, что произошло потом. Все случилось слишком быстро. Я вытащила молоток и занесла его над скорчившимся телом Поппи. Увидев, что я собираюсь сделать, она даже не попыталась прикрыться или сопротивляться. Я думала, она ударит меня и убежит. Но Поппи продолжала беспомощно лежать. Прежде чем я осознала свои действия, я ударила ее молотком по голове. Дважды, может быть трижды. У этого молотка утяжеленная головка, чтобы было легче разбивать ириски.
Не знаю, намеревалась ли я убить миссис Раттер. Не знаю, пыталась ли я ее предупредить. Единственное, о чем я думала, – о защите сына.
Сначала я увидела вмятину у нее на макушке, потом пошла кровь и я поняла, что натворила.
Я прошла по коридору и покинула дом через входную дверь, оставив ее, как и прежде, открытой. Затем я как можно быстрее направилась к себе в магазин. Я подумала, что мои отпечатки найдут на входной двери, и каждую минуту ожидала визита полиции.
Когда я зашла в дом, первым моим желанием было вымыться. На моих руках не было крови, а на молотке ее было совсем немного. Но я положила одежду в стиральную машинку и дважды вымыла пол на кухне. А затем полночи скребла магазин и кухню.
По какой-то причине у меня не было сил избавиться от молотка. Я все смотрела на него, он лежал возле банки с бисквитами. Я знала, что его нужно спрятать или закопать. Думаю, в глубине души я хотела, чтобы Саймон вошел и увидел его. Тогда я смогла бы рассказать ему о том, что сделала ради него. И он бы понял, что я не неудачница, как он думал!
Я все сидела на кухне, просто сидела, уставившись на молоток.
Ко мне пришло ужасное чувство вины, а затем оно покинуло меня. В какой-то степени я гордилась собой. Я уберегла своего мальчика от беды! Я обещала это мужу! А ведь нет ничего более важного на свете, чем уберечь ребенка.
Настало утро. Саймон еще не вернулся. Я поняла, что нужно избавиться от молотка для ирисок. Во вторник как раз вывозили мусор. Я подумала, что спрячу молоток в мусорном баке на заднем дворе.
Но из-за приезда полиции мусор так и не вывезли. Я слишком боялась перепрятывать молоток и думала, что мусор вывезут в среду. А потом все откладывала на завтра…
Чем дольше это все продолжалось, тем больше задний двор моего дома пугал меня. Я все время чувствовала жар, исходящий от молотка для ирисок. Даже во сне я ощущала его накаленную ручку. С тех пор каждый день я молилась о том, чтобы вывезли мусор. И с каждым днем жар молотка становился все сильнее. Я и сейчас чувствую его на руках. И часто думаю, буду ли я его чувствовать всегда?
Когда мистера Раттера арестовали, мое преступление обрело смысл. Всю неделю покупатели заходили в мой магазин и говорили, что это его рук дело. Он был именно таким человеком, который способен на убийство. Мы все сошлись на этой мысли. И я сама начала в нее верить и даже стала распускать слухи.
В четверг была пятая годовщина смерти моего мужа. Саймон предложил заменить меня за прилавком, чтобы я могла сходить на кладбище. Я гадала, знает ли он о моем поступке. Саймон видел полицию на улице, слушал новости, наверняка мог проследить связь. О моем мальчике, конечно, можно сказать многое, но он очень умен. Это было бы слишком большим совпадением…
Затем я подумала, что его предложение присмотреть за магазином было тайным способом отблагодарить меня.
Вчера был странный день. Я проснулась с ужасной головной болью. В пятницу всегда большая прибыль, но у меня не было сил открыть магазин. Когда утром пришла полиция, я была уверена, что они приехали за мной. Но они спросили Саймона. Мой сын всегда привлекал к себе ненужное внимание.
Я отказалась помочь полиции. Так же, как отказалась помочь Хелен.
Если бы Саймона так быстро не отпустили, я бы немедленно сдалась. Но я была уверена, что вы его отпустите, и так и произошло.
Голова болела весь день. Такой боли я не чувствовала никогда, у меня словно горел мозг. Я не позволила себе выпить болеутоляющее. Это было моим наказанием. Я заслужила боль.
Вчера я не могла уснуть. Я даже не потрудилась переодеться, прежде чем лечь в кровать. Полиция подбиралась все ближе. Я чувствовала это. Но у меня по-прежнему не было смелости избавиться от молотка. А может быть, я хотела быть пойманной. Или желала, чтобы сын узнал, что именно я сделала ради него!
Рано утром, до того как взошло солнце и проснулись птицы, я обнаружила себя в магазине: я стояла, уставившись на банки с конфетами. И поняла, что не пробовала большинство из тех сладостей, которые храню. Иногда, если во рту у меня пересыхало, я сосала лимонный леденец или жевала анисовое драже. Я предпочитаю конфеты с острым вкусом, от которых слезятся глаза. Так вот, тем утром я начала есть конфеты из банок, пока меня не затошнило. Пока я просто больше не могла смотреть на сладкое. Я думала, что это, наверное, моя последняя возможность поесть конфет.
В глубине души я радовалась, что ожидание подходит к концу. Когда приехала полиция, звук сирен был на удивление тих по сравнению с началом недели. Я постучала в комнату Саймона, желая поговорить с ним перед отъездом. Я сказала, что это важно. Он ответил, что устал. Я все стучала и стучала, но он не открывал. Я надеялась увидеть его перед тем, как меня заберут. Но безуспешно. Несмотря на все, что я сделала для него, он даже не встал с постели. Я уверена, он не понимает, насколько это обидно.
Мне очень жаль Динжамина Раттера. Мне жаль, что ему придется расти без матери. Я бы очень хотела это изменить. Но в одном я совершенно уверена: мать должна защитить свое дитя, чего бы ей это ни стоило. И именно это я и сделала: защитила своего Саймона.
Бруно положил листок с признанием в старый блокнот, любезно возвращенный ему полицией.
Во многом ему было жаль миссис Симнер. Любовь стала ее мотивом. Бруно раздумывал, может ли он причинить кому-то вред, руководствуясь силой любви. Безусловно, он во что бы то ни стало защитит Милдред. И его родители защитят своего сына, в этом он был уверен. Но перерастет ли эта защита в убийство? На этот вопрос Бруно не знал ответа.
