Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 116
Хотя я его понимала. Мне всегда нравилось общество детей. А уж Громов, с его двумя дочками, должен хорошо понимать, как нужно обращаться с девочками.
После сытного обеда начались всякие конкурсы. Сначала Максим Петрович зачитывал вслух всякие логические загадки, а присутствующие отгадывали. Я милостиво не влезала в мозговой штурм, иначе у девочек не получилось бы насладиться соперничеством — в разгадывании загадок и логических задачек мне всегда не было равных.
Когда еда в желудке уляглась у всех, Громов предложил перейти к более подвижным играм. Ух, что началось! Срезание конфет с верёвочек с закрытыми глазами (кто больше всех срежет — тот и победил), бегание за стульями под музыку, заматывание друг друга скотчем на манер «мумии»… Я давно так не смеялась. На несколько мгновений показалось, что мне самой вновь двенадцать… и впереди — что-то очень хорошее и радостное, мир, в котором не будет больше боли и слёз.
Даже Анжелика развеселилась.
Но всё хорошее когда-нибудь заканчивается, и гости стали потихоньку разъезжаться. Я уходила почти последней. Оставалась только лучшая подруга Алисы, маленькая рыжеволосая Маша, которую пригласили с ночёвкой. Анжелика убирала со стола, а Громов вызвался меня проводить до метро.
Некоторое время мы шагали в полном молчании. Я не знаю, почему молчал Максим Петрович, а мне просто не хотелось говорить. Хотелось удержать в себе то чувство, которое я сегодня испытала, когда девочки звонко смеялись и бегали по комнате…
— Наташа…
Он произнёс моё имя очень тихо и как-то робко. Я повернулась.
— Да?
Выражение глаз Громова сбило меня с мысли. Максим Петрович смотрел на меня с какой-то странной грустью и нежностью.
— Спасибо, что пришла к Алисе сегодня. Для неё это было очень важно.
— Для меня тоже.
Затаив дыхание, я почувствовала, как Громов взял мою руку и подошёл ближе. Мы остановились посреди дороги, скрытые под ветвями низко наклонившегося дерева, и просто смотрели друг на друга.
— Я хотел извиниться за Лику. Она была груба с тобой.
Я улыбнулась. Господи, вот бы стоять так подольше! В вечернем сумраке, под неясной тенью, очень близко друг к другу, и смотреть в его глаза.
— Ничего страшного, — прошептала я. — Я ведь уже говорила… Лика просто беспокоится за вас. И я… не… сержусь… не…
Последняя фраза захлебнулась, потому что Громов вдруг взял моё лицо в ладони.
Так делала только мама, когда хотела утешить меня, приласкать, объяснить что-то важное… Но разница была очевидна: никто и никогда так долго не находился рядом с моими губами, не обжигал их своим дыханием, словно не решаясь… на что?
— Максим Петрович…
Наши губы почти встретились. И это «почти» сводило меня с ума — с одной стороны, он был так близко, а с другой — никак не мог преодолеть эти последние пару сантиметров. От этого такие знакомые иголочки переметнулись к губам, покалывая их и дразня. Я никогда ещё так остро не чувствовала собственное тело, вплоть до малейшей клеточки. И каждая клеточка хотела только одного: лишиться памяти и здравого смысла, и отдаться этому человеку.
Отдаться?!
— Максим Петрович…
Я собрала в кулак всю свою волю.
— Мы… мы не можем… вы же знаете…
Я никогда не забуду, как он смотрел на меня в тот миг, когда я это сказала. Сколько отчаяния было в этих серых глазах.
— Я знаю, — тихо ответил Громов. В последний раз я почувствовала его дыхание на своих губах, а затем всё исчезло.
Он отпустил меня. Хотелось заплакать. Ну что, что со мной происходит? Почему я веду себя, как настоящая дура? Ведь я сама хотела, чтобы он меня отпустил…
Хотя… кого я обманываю? Себя саму если только. Хотела я совсем другого. И от этого было больно.
Ну почему, почему всё так? Почему он женат? Почему у него уже две дочери, одну из которых я люблю, почти как сестру? Я ведь не могу не думать об этом…
Видимо, все эти мысли отразились в моих глазах.
— Прости меня, — с горечью в голосе сказал Громов. — Я не хотел тебя расстраивать.
— А я… не хотела вас искушать, — тихо ответила я и, закрыв лицо руками, побежала прочь.
Он не стал меня догонять.
Всё воскресенье я думала о том, что случилось после дня рождения Алисы между мной и Громовым. Нервничала, переживала, анализировала, пыталась представить, как теперь мне вести себя с ним…
Ждала понедельника. И когда пришла на работу, оказалось, что Максим Петрович взял отпуск до конца июля.
Я сама не поняла, почему это известие причинило мне такую боль. Ушёл в отпуск почти на три недели, не предупредив никого, даже меня. Это было очень похоже на побег. Но отчего? Или… от кого?
Я так рассердилась, что дала себе слово — все эти три недели не думать о Максиме Петровиче. И поэтому каждый раз, когда я начинала его вспоминать, била саму себя по рукам. Нужно ли говорить, что уже к концу первого дня обе руки были все в синяках? Но и количество запретных мыслей стремилось к нулю.
В отсутствие Громова я была вынуждена исполнять обязанности главного редактора. А так как настроение все эти недели у меня скакало где-то между «очень плохим» и «ниже плинтуса», доставалось всем, начиная со Светочки и заканчивая уборщицей.
За всеми своими переживаниями я как-то не заметила, что Молотов больше не присылает мне никаких подарков. И вспомнила об этом, когда Светочка спросила, с каких пор «этот навязчивый бабник больше не закидывает тебя сладостями и прочим».
Все мои мысли вертелись вокруг рабочих вопросов, а в те редкие мгновения, когда я позволяла себе думать о чём-то другом, из мужчин они предпочитали Громова. Про Молотова я уже успела забыть. Даже удивительно, что когда-то я ходила на встречи с ним, и эти встречи мне нравились. Впрочем, не более, чем встречи с Аней или Антоном.
Антон… Наверное, если бы не его поддержка, я бы впала в полное уныние. Я ничего не рассказала ему, но этого и не требовалось — друг безошибочно понял, что с его пчёлкой что-то творится. Поэтому письма, которые и так обычно были очень нежными, теперь поражали меня своей лаской и заботой, а разговоры по скайпу становились всё длиннее с каждым днём.
Я была обижена на Громова. Обида — единственное слово, которым я могла бы назвать своё состояние. Почему он уехал, не сказав не слова? Хоть бы предупредил! И к чему была эта вечерняя сцена?
Я не так глупа, чтобы отрицать очевидное — если бы Громов проявил настойчивость, то я вряд ли устояла бы перед искушением… Несмотря на всю свою мораль и убеждения…
Эта мысль пришла ко мне не сразу, а спустя две недели после отъезда Максима Петровича. В тот день я непозволительно много раз хлопала себя по руке, возвращаясь в мыслях ко дню рождения Алисы.
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 116
