Башлачев приехал со своей женой Викой, которая привезла ворох одежды, чтобы Алла могла выбрать что-нибудь более-менее подходящее. Подходящего практически ничего не было. В свои самые лучшие времена Вика была намного солиднее Аллы, которая теперь еще больше похудела от свалившихся на нее несчастий. Башлачев предлагал ей надеть первое попавшееся платье, а по дороге заехать в магазин одежды и купить самое необходимое, но Алла отказалась. Ей надо было спешить к Максу. В конце концов она нарядилась в Викины брюки, кое-как сколов их английской булавкой, в желтый необъятный свитер крупной вязки и коричневую болоньевую куртку. Смотреть на себя в зеркало она не пожелала, расчесала волосы огрызком расчески, который нашла на полке больничной тумбочки, и попросила Башлачева отвезти ее в Мариинскую больницу на Литейном.
Всю дорогу они молчали. Алла думала о том, что она оказалась выброшенной из жизни. У нее теперь нет ни дома, ни документов, ни денег. Она настоящее лицо бомж. Куда обращаться, чтобы ей хоть как-то помогли начать новую жизнь? В собес, в какую-нибудь комиссию мэрии? Куда? Ладно, сейчас это не самое главное… это она решит потом. Самое главное – Макс. Он должен узнать, что она жива и что сделает все, чтобы и он вернулся к жизни.
Петр Николаевич Башлачев искоса поглядывал на Аллу и продолжал ею восхищаться. Даже в этом уродливом прикиде она казалась элегантной и недоступной. Жаль, конечно, что он так и не смог ей понравиться, но… Вика… она тоже ничего… «Сексуальная энциклопедия» пошла ей на пользу. Она позволила ему сменить надоевшую позу и даже предложила свой вариант новой. Кроме того, Петр Николаевич видел, что закладка у нее уже несколько дней лежала на главе «Минет», и ждал, когда жене захочется применить на деле вновь приобретенные знания. А если присовокупить к ее уже почти полной половой просвещенности выдающиеся кулинарные способности, то несколько расплывшимся телом вполне можно пока и пренебречь. Не все сразу.
Вика уселась в машине так, чтобы удобнее было разглядывать Аллу. Страшна, как смерть! Неужели в этот ходячий скелет влюблен ее муж? Да никакая она ей не соперница! Та, которая сама не ест, никогда и мужика толком не накормит! Это же ясно как день. А Башлачев поесть страсть как любит. Да и вообще, у них теперь все в порядке! В постели она изо всех сил старается, чтобы ему угодить, да надо признать, что она и сама получает теперь массу новых ощущений весьма приятного свойства. Благодаря систематическим занятиям фитнесом у нее уже на целых два сантиметра уменьшилась талия и на полтора – бедро, и это только начало. Она обязательно похудеет до запланированных размеров, но никогда не согласится стать такой доской, как эта погорелица. Мужикам – им тело нужно. Может, для разнообразия ощущений их иногда и швыряет к таким заморышам, но потом они обязательно возвращаются в лоно уютных объемистых тел. Довольная собой Вика еще раз оглядела синюшную Аллу Константиновну и утратила к ней всяческий интерес как к сопернице.
У Мариинской больницы Алла, очень комплексуя, попросила у четы Башлачевых немного денег и отправила их домой, заявив, что останется ухаживать за Максимом Александровичем Тихомировым.
Ей пришлось здорово повоевать с медицинским персоналом, чтобы ее пропустили к Максу, который до сих пор находился в отделении реанимации. В конце концов на главврача, до которого она дошла в своей борьбе, подействовал довод, что гражданин Тихомиров М.А. может очень обрадоваться, узнав, что Алла Константиновна Белозерова, с которой он накануне пожара собирался соединиться законным браком, жива и здорова, и это, в свою очередь, положительно скажется и на его самочувствии.
Узнать Макса в спеленатой мумии было нельзя. Он покоился на высокой специализированной кровати, оснащенной всяческими педалями и рычагами. Его правая нога и правая рука были подвешены вверх на каких-то жутких конструкциях, от торчащего из бинтов носа к аппарату, мигающему разноцветными индикаторными лампами, тянулась прозрачная трубка. У Аллы так сжалось сердце, что она чуть не закричала на всю палату. Лучше бы она была вся в бинтах и арматуре! Лучше бы она! Не он! Она бросилась к нему, рухнула перед кроватью на колени и прижалась лицом к его безжизненной левой руке, лежащей поверх одеяла. Она совершенно не пострадала, эта Максова рука, крупная и сильная ранее, а теперь похожая на усохшую лапку раненой птицы…
Алла поцеловала прозрачную руку Макса и горячо зашептала:
– Любимый мой, прости меня за все… прости, мой хороший…
Одна из реанимационных медсестер зачарованно смотрела на эту душераздирающую сцену, как на 326-ю серию какой-нибудь «Санта-Барбары», но вторая, которая была несколько постарше, оказалась более деликатной и тут же направилась в другую комнату, таща за собой упирающуюся первую.
– Ты обязательно поправишься, Макс! Вот увидишь! – продолжала нашептывать Алла, обливая слезами его пальцы. – Ты не можешь не поправиться, потому что я люблю тебя! Я даже сама не знала, как люблю тебя!
Ее сотрясали такие рыдания, что она даже не сразу услышала прорвавшийся сквозь бинты тихий голос. Еще не слишком веря себе, Алла подняла голову, замерла и услышала:
– Если бы не было пожара, то его, Алка, следовало бы придумать…
– Макс!!! Это ты говоришь, Макс?
– Я…
– Максик, милый… не может быть… Что ты сказал? – Алла поднялась с пола и наклонилась над его замотанным бинтами лицом.
– Говорю, что, если бы не было пожара, я, наверно, никогда не удостоился бы таких слов… Верно, гражданка Белозерова?
– Ты еще можешь шутить… – Алла улыбалась сквозь слезы и гладила его руку.
– Мне только это и остается… Нет больше ни неопределенного местоимения, ни эрмитажного Антиноя… Одна обгоревшая головешка… Разве такую можно любить, Алка? – Голос его постепенно становился все глуше и глуше. Алла поняла, что обычный разговор дается ему с большим трудом.
– Ничего не говори, Макс, не теряй силы, – попросила она. – А я еще сто раз повторю, что люблю тебя… только потом… когда ты поправишься… Я помогу тебе… Вместе мы выдержим все, вот увидишь!
Как раз в этот момент в палату вернулись сестры, и та, которая была постарше, попросила Аллу уйти.
– Разрешите мне остаться! – с жаром обратилась к ним Алла. – Я могу помочь и за другими ухаживать! – и она показала рукой на соседние кровати.
– Не положено! – звонко возразила молоденькая сестричка.
– Мне все равно идти некуда… – обреченно сказала Алла. – Наш дом сгорел… Я лицо бомж…
– Нельзя вам здесь, – мягко сказала ей вторая медсестра. – У нас тут специализированная помощь, вы не волнуйтесь. В таких палатах даже санитарки – самые лучшие и душевные! А вы… простите, конечно, но будете только волновать вашего больного… Видите, как он напрягается, что-то хочет сказать.
Девушка бесцеремонно отстранила Аллу и нагнулась к Максу. Он долго, с перерывами, которые делались все дольше и дольше, что-то говорил ей. Алла уже начала терять терпение, когда медсестра обернулась к ней и сказала:
