– Так, значит, сегодня, князь, сегодня, – конкретизировала страдалица, сделала игривый реверанс и, не мешкая, одной из первых устремилась в обитель Аполлона – любовь любовью, а положение-то обязывает.
Делать нечего, пошел и Буров, впрочем, в охотку, с интересом, в театре он, верно, не был лет двадцать пять. А в таком и подавно, стилизованном под римский цирк. В коем стены были мраморные, занавес шит золотом, места же для зрителей, обитые зеленым бархатом, подымались ступенями и образовывали полукруг. В общем, действительно обитель муз, штаб-квартира Аполлона, чертог отдохновения души, вместилище всего возвышенного и прекрасного. А вот литературный опус ее величества был так себе. И по идее, и по стилю, да и по манере написания. Сюжетец пьесы не баловал: масон, обманщик, плут и шарлатан с изящным имечком Калифалкжерстон держал за круглых дураков народ православный в лице наивного и кроткого помещика Самблина. Навешал ему на уши лапши, что, мол-де, есть алхимик великий, что ел и пил с Александром Македонским и может увеличивать бриллианты «втрое больше того, как они теперь». Затем, естественно, терпилу кинул, ручкой помахал и свинтил с концами. А несчастный помещик все сокрушался, что, «желая помочь в стесненных обстоятельствах, чудотворец варил мои богатства, но в один день котел, в котором кипели драгоценности, лопнул, а на другой день другой котел полетел в воздух и исчез».
М-да, не «Гамлет», и не «Король Лир», и не «Генрих IV». Просто «Обманщик»…
Народ реагировал на представление по-разному. Дамы ее величества преданно хихикали, французский посланник снисходительно кивал, наследничек престола брезгливо хмурил бровь, поддатый Разумовский благополучно дремал. Что же касается Бурова, то он все больше следил не за действом, а незаметно наблюдал за инквизитором империи – тот так и жег его глазищами из-под своих бинтов, при этом улыбался криво и крайне нелицеприятно. Как пить дать, замышлял какую-нибудь подлянку. Узнал, каналья, узнал…
А пьеса между тем финишировала – под стенания Самблина, под аплодисменты зрителей, под крики придворного актива: «Браво!»
– Чудовищно, – вроде бы себе под нос, но так, чтобы услышала и мать родная, выдохнул наследник престола, встал и двинулся в соседнюю залу, где помещался стол с напитками и закусками. Двинулся неспешно, по большой дуге, с тем чтобы подрулить к фрейлине Нелидовой[455]и сделать приглашающий кивок. – Компанию не составите, мадемуазель?
Чувствовалось, что Бахус и Венера ему гораздо ближе Аполлона и Талии.[456]
– Ваше величество, мои поздравления, – приблизился к самодержице гроссмейстер Елагин, сладчайше улыбнулся с полнейшим одобрением, учтиво поклонился, изображая восторг. – Какой стиль, какой слог, какая глубина содержания! Этот негодный Калифалкжерстон с его бредовыми идеями развенчан, жестоко посрамлен и разбит в пух и прах. Вы, ваше величество, широтою мысли аки Гипатия Александрийская.[457]
Улыбался он через силу, нехотя, потому как пребывал в миноре. Этот чертов философский камень, для постижения секрета коего проведено было столько ночей в ротонде, все никак не давался ему в руки. А может, все-таки слукавил в чем Калифалк… тьфу, Калиостро?
– Ну, князь, и каковы же ваши впечатления? – подплыла к Бурову царица, вальяжно, величественно, с улыбкой на устах. – Всецело отдаюсь на ваш суд. Надеюсь, вы зритель не слишком жестокосердечный?
Судя по ее торжествующему виду, все ответы на свои вопросы она уже знала.
– О, ваше величество, вы еще спрашиваете! – с чувством поклонился Буров, трепетно вздохнул, и голос его задрожал от восхищения. – Столько такта, шарма, знания жизни. Уж не знаю, которая из муз водила вашим пером, но, верно, такая же прекрасная, как и вы сами.
Мастерски прогнулся, без намека на фальшь, преданно и честно глядя в глаза. Пусть, пусть их величество порадуется, женщины, аки мухи на мед, падки на лесть. А державные тем паче.
– О, князь, вы, я вижу, и впрямь ценитель прекрасного, – отлично поняла его Екатерина, и умные, лукавые глаза ее игриво блеснули. – Давайте-ка приходите вы в четверг. Я вам покажу коллекцию своих гемм.[458]Прошу без церемоний, по-простому.
А сама особым образом посмотрела на графинюшку Брюс, и та ответила ей сальным, развратно-ободряющим взглядом – мол, намек, ваше величество, ясен, клиент будет незамедлительно взят в работу. Не впервой-с…
Бурову же этот взгляд очень не понравился – вот ведь до чего самоуверенные дамочки, все им ясно-понятно, расписано, как по нотам. За него, за Васю Бурова, решено, кого и как ему, Васе Бурову, трахать. Уж во всяком случае не потаскуху Брюс, чье целомудрие ни на каких условиях не возьмут ни в один ломбард. Так что не стал Буров дожидаться авансов «пробир-дамы», а бочком, бочком, с галантнейшей улыбочкой начал подаваться на выход. Не куртизан какой, не жиголо, не проститутка мужского рода.[459]Пусть ее величество не обольщаются, не раскатывают какую-то там губу – не было в истории России фаворита по фамилии Буров. И не будет.
Только вот слинять тихо, по-английски, не получилось – не дал какой-то хлыщеватый офицер в форме подпоручика кавалергардов.
– Сударь, не соблаговолите ли на пару слов? – мощно боднул он воздух, с лихостью вызвонил шпорами и выдавил под усищами слащавую ухмылку. – Силь ву пле. Вот сюда, в бильярдную.
«Никак Шешковский расстарался? Оперативно, молодец. – Буров, настраиваясь на побоище, шагнул в услужливо распахнутую дверь, приголубил в кармане, слава Богу, не „коготь“ – „клык дьявола“, и выжидательно замер, оценивая обстановку. – Нет, нет, похоже, это не Шешковский…»
