– Так и сделаю. Вы не могли бы проводить меня?
– Бедная моя… – погладила ее по щеке Марго. – Разумеется, провожу.
Нужно было пройти погруженный в полумрак каминный зал, а там… в кресле сидел фон Бэр, устремив на женщин ленивый взгляд. Марго и Шарлотта от неожиданности вздрогнули.
– Дамы, вы меня напугали, – забрюзжал он. – Я уж думал, по дому гуляет призрак моей убиенной сестры.
– Вы нас тоже напугали, барон, – сказала Марго. – Мы не слышали, как вы вошли…
– Потому что я привык ходить на цыпочках, сударыня. Моя покойная сестра создала здесь адскую тишину, а мне иногда хотелось, пардон, промочить горло, слегка побезобразничать. Ведь здесь тоска! Но сестра отказывалась понимать мои слабости. Простите, я вас задерживаю. Вы куда-то шли?
– Ваша племянница обещала дать мне ноты романсов, – солгала она. – Разрешите покинуть вас, барон?
Он махнул рукой, мол, идите, одновременно доставая из-за кресла графинчик с водкой. Сестры нет, кого бояться? Но привычка осталась, малейшее движение в доме заставляло барона содрогаться.
Когда Марго вернулась в зал, его уже не было. А была тишина, словно дом вымер и в нем поселились невидимые призраки, которые таятся до времени, из углов наблюдают за теми, кто бродит по комнатам. Дом был холоден, пуст, лишен жизни, с тяжелым воздухом. И главное – наполнен угрозой.
– Надо выпить чаю, – произнесла графиня вслух.
Придя на кухню, где кухарка, стоя к ней спиной, перетирала полотенцем вымытую посуду, Марго вежливо попросила:
– Голубушка, подайте мне чашку чая. (Никакой реакции.) Милая, вы слышите? Принесите чай…
– Она не слышит вас, – сказал вошедший следом фон Левенвольде.
– В этом доме принято появляться так внезапно? – пролепетала Марго, скрывая замешательство.
– Просто вы не привыкли к нашим особенностям. Кухарка глухонемая. Чтобы добиться от нее чего бы то ни было, надо оказаться перед ее глазами. – Он перешел так, чтоб кухарка его видела, и, подкрепляя слова выразительными жестами, сказал: – Две чашки чая. В гостиную.
Повернувшись к Марго, галантно поклонился, приглашая ее в зал. Она расположилась в кресле у камина, который горел здесь постоянно, почему-то не давая тепла, будто в нем не огонь был, а нарисована картина. Левенвольде устроился в кресле рядом, закинув ногу на ногу, и в упор, как товар на полке, рассматривал Марго, отчего та поежилась. Кухарка принесла чай, раздала господам. Левенвольде пил, продолжая оценивать Марго. Она уж собралась было преподать ему урок учтивости, как вдруг баронет произнес дружелюбно:
– Вы красивы, сударыня…
– Благодарю вас, – холодно отреагировала на комплимент графиня.
– И ваш брат недурен. Вы одобряете его выбор?
– Я приняла бы любой его выбор, – уклончиво ответила Марго.
– Означает ли это, что моя кузина вам не по нраву?
– Не означает, сударь.
– Вы лукавите, – усмехнулся баронет, в общем-то, разгадав отношение Марго к женитьбе брата. – Странные убийства нанесли удар нашему семейству, и кузине как никому. Кажется, пристав ее подозревает.
– А вы? Тоже подозреваете?
– Проткнуть горло, думаю, ей не под силу…
– Вы недоговариваете, – подметила она.
– Потому что сомневаюсь даже в ней! И во всех. Сомнение – гадкое чувство, сударыня. Разъедает изнутри, точит, как червь плод. Знаю, что такого не может быть, а где-то в сознании притаилось сомнение… Скверно.
– Но… – Марго шокировали его слова. – Чтобы совершить столь тяжкий грех, нужны основания. А ваша кузина, судя по ее страданиям, любила мать.
– Ссорились они часто, – вздохнул он. – Но это не повод убить. С покойной герцогиней все ссорились – и я, и ее брат, и Шарлотта. Один де ла Гра находил с ней общий язык, но потому что не родственник. Тетка была суровой женщиной, не принимала чужую точку зрения. И понятия у нее были весьма своеобразные.
– Например? – ненавязчиво выпытывала Марго.
– А вы оглянитесь вокруг. Не дом, а кладбище с живыми мертвецами. В нашем крошечном герцогстве запрещалось жить, здесь можно было только существовать. Барон нашел способ оживлять себя водкой, а Шарлотта бунтовала. Хотя… водка ведь тоже бунт, барон пил назло сестре и привык.
– И вы бунтовали?
– Изредка. Когда совсем невмоготу становилось.
– Отчего же не уехали отсюда?
– В миру, сударыня, не лучше. То же кладбище живых мумий, волчьи законы и заблуждения, что живешь по воле духа, на самом же деле плывешь по течению.
– Вы пессимист?
– Реалист. Пессимист не принимает мир вообще, мрачен и вечно брюзжит, даже в удовольствиях находит изъяны. У него одна мерка: вот если б не так было… А как – не догадывается, в его понимании все измениться должно само по себе и в единый миг. Я же довольствуюсь тем, что есть, потому что знаю: мир не переделать. И тетку принимал такой, какая есть… то есть была. А была она уязвимой.
– И в чем вы видели уязвимость?
– Она была несчастной, а несчастные люди всегда уязвимы. Ими управляют заблуждения, которые ведут к ошибкам. Главной ошибкой тетки явилось решение похоронить себя здесь. Противоестественное решение! Она отравила жизнь себе и остальным, причем прекрасно понимала это и страдала, но из упрямства не желала отступать от заданных ею традиций. Последнее время она быстро старела. Мне не представлялось возможным бросить ее и Шарлотту, хотя жить здесь не нравилось. Когда не выдерживал, уезжал. Но возвращался. Возвращался из-за кузины. Я бы и сейчас увез ее потихоньку, несмотря на сомнения. Но она предпочла мне вашего брата. Уж простите, мне ее выбор не по душе.
– Вы противоречивы.
– Сразу видно: вы, сударыня, никогда не любили. В том-то и весь ужас: разумом понимаешь, что к чему, а внутри отвергаешь понимание. Должен сказать, любовь не самый удачный подарок бога. Так что остерегайтесь увлечений.
– Вы досадуете на Шарлотту?
– Разумеется. При всем при том я спокоен. Ваш брат не женится на ней, а я помогу кузине пережить разочарование.
– Отчего же не женится?
– Видите ли, секрет не мой, а теткин. Теперь, раз ее нет, Шарлотта должна решать, когда и что говорить. Я не хочу становиться ее врагом из-за болтливости, ибо намерен стать ей мужем. Поверьте, наши семейные тайны не понравятся ни вам, ни вашему брату.
– Почему вы сейчас со мной разоткровенничались?
– Вам не по душе Шарлотта, значит, вы станете моей союзницей… – улыбнулся он. – Прощайте, сударыня.
– Спокойной ночи, – отозвалась Марго.
Она долго сидела у камина и думала о Левенвольде, о бароне и де ла Гра. Если первые два в какой-то степени были понятны, то последний представлял загадку. В одном они имели схожесть: лишены непринужденности, угрюмы. Но этого мало, дабы записать одного из них в убийцы, тем более что двое из них неравнодушны к Шарлотте – де ла Гра тайно, Левенвольде открыто. Для полной неразберихи не хватало тайной страсти дяди к племяннице. Нет, подозрений нельзя снимать ни с одного.
