Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
– Вот говорят: импотенция, импотенция… А в сущности, что такое потенция мужчины?.. Это способность предложить женщине перспективу.
– Так предложи… – Она легла мне на грудь и затихла.
Что я мог ей сказать? Что я не воин, а созерцатель? Что под красным словцом всегда скрывал свою лень? Что я доживающий сердцеед, а не строитель будущих жизней, и мне легче терять, чем пытаться спасти? Наблюдать похождения уже нелюбимой, это легко. Жить с нелюбимой, хотя и тоскливо, но тоже легко. По-настоящему трудно быть с той, которую любишь. Ведь любовь – это жертвенность.
Ну не мог же я, в самом деле, на Мире жениться!
А если расстаться? Что ее ждет? Повезет – кого-нибудь встретит. А если не встретит? Будет мыкаться по съемным квартирам с перспективой никогда в жизни не обрести своего угла. Наше государство не благоволит к одиночкам. Оно и семейных не очень-то жалует. Но если у семейных, вскладчину и в натяг, в рабстве у ипотеки есть призрачный шанс построить квартиру, то для одиночки, если он только не вор, шанса не существует. Государству не нужны романтические одиночки. Ему нужны те, кто тянет ярмо и воспроизводит рабов. Одиночка только и может что заработать на аренду крыши над головой. Хорошо если останется на скромное пропитание. А если – травма? болезнь? старость? Куда человеку деваться? Государство и это предусмотрело.
Два варианта: или в бомжи – или в петлю.
Нет, семья человеку необходима. Семья – это дом, где пройдет трудовая жизнь. И лучше – с любовью. Потому что без любви все будет трещать и разваливаться, впустую сжигая энергию жизни. Каждому судьба предоставляет несколько шансов. И каждый шанс может оказаться последним. И что реальнее: на старом фундаменте поднять дом из руин – или построить новый с нуля? Ответ неочевиден. И неоднозначен.
– Давай, начистоту. – Я тяжко вздохнул. – Мне нечего тебе предложить… И я считаю… тебе следует меня… бросить.
– Ты пессимист. – Она приподнялась, ветрено улыбаясь. – А я верю, все у нас будет с тобой хорошо.
– О господи, да не пессимист я, а реалист! Пойми, я старею, я устал, на мне жена, ребенок, родители – все это меня высасывает! Может, я завтра сдохну! Как жить дальше думаешь?!
Она улыбнулась еще лучезарней:
– Я отказываюсь жить без тебя.
А потом случился тот день. Он был он таким же, как все. Ничего не предвещающим. Тот есть, бессмысленным и бесперспективным. Я лежал на лаборантском диване и смотрел в потолок.
Заиграл мой мобильный. Я взял его без всякого чувства.
Поначалу не понял. На экране светилось имя, которое тут же кольнуло, но как-то призрачно, будто во сне. И вдруг меня словно осыпало ворохом насекомых: это звонил из далекой Америки Кеша!
После стремительной радости он перешел прямо к делу: «А помнишь, как я купил у тебя скорпиона-воина?»
В моей голове зашуршала смутная фабула нашего пьяного расставания десятилетней, наверное, давности.
«Так вот, – продолжал Кеша, – он все еще жив! И представь себе, послужил американской науке! Да что там американской – мировой! Это прорыв! Речь идет о лечении канцера! Ученые открыли, что скорпионий токсин уничтожает раковые клетки, и, протестировав разные виды скорпионов, пришли к выводу, что самый действенный – мой, сорри, твой воин! Они хотят иметь коммерческие переговоры! Заключить контракт о поставке сырья! Это очень, очень перспективное дело!..»
Все спрессовалось. Город мелькал. Сердце стучало, выпрыгивало. Мысли неслись с нечеловеческой скоростью. Спустя мгновение я стоял, задыхаясь, на пороге палаты.
– Папа! Нашли лекарство от рака! Я заключаю контракт!
Кажется, я говорил слишком сбивчиво. Отец долго таращился, хлопал пустыми глазами, но, в конце концов, до него дошло главное.
– Сынок! – Он обнял меня и заплакал.
Мне на голову что-то мягко легло. Я оглянулся. Скользнула ладошка. Она меня гладила. Мама.
– Сынок… – повторила она женским эхом. По ее щекам текли ручейки.
В этот миг я и впрямь ощутил себя малым ребенком. Наверное, им я и оставался всю жизнь. И уж точно буду им оставаться, пока, слава Богу, живы родители. Внутри задергало, затолкало, забилось и прорвалось. Я без сил зарыдал.
Внезапно я понял: продление жизни – это искусство. Как естество жизнь – трагичная штука. Ее сюжет: от хорошего – к худшему. От юности – к старости, от веселья – к тоске, от надежды – к отчаянью. Нам не дано изменить беспощадной логики жизненной драмы, и остается отыгрывать роли, от которых нельзя отказаться. Что противопоставить этому сползанию в сумерки?
Свет искусства.
И самое трудное из искусств – быть все более взрослым. Быть человеком.
12
Быть нужным для всех – изматывающее дело.
Только в августе мне стало полегче. Отца, наконец, выписали из больницы, и я смог слегка перевести дух. Впереди простирался последний месяц, до того как Малышу возвращаться в город к учебе. Что до моего возвращения, оно виделось мне туманно. Не хотелось об этом думать. Я сконцентрировался на яхте.
Заделку пробоины я закончил еще по весне. В течение лета – шпаклевал и шкурил наждачкой, снова шпаклевал и снова шкурил, выглаживал до идеала, затем – грунтовал, затем – в три слоя красил, подгадывая солнечную погоду. Настал день, когда сияющий белый корпус на бурой траве под лазурным небом был окончательно готов к спуску на воду. Осталось поставить мачту, навесить рангоут и такелаж.
Мне стало грустно. Мелькнула тень деморализующей мысли: едва ли я отсюда когда-нибудь уплыву… Почесав подбородок, я взял телефон и написал эсэмэску:
«Хочешь выбраться ко мне на пикник?»
От таджиков мне достался мангал. От жены – вполне уютный сарайчик. Цивилизованных удобств, конечно, не было никаких, но Мира сказала, для нее главное – я. И вот мы сидели, тлел закат, мерцали звезды, млели угли, шипел шашлык, дурманно колыхался ароматный дымок, и, подливая красное вино в суровые железные кружки, я делился радостной перспективой:
– Представляешь, скоро будет настоящее дело! Мои скорпионы заявят о себе! Знал, знал, что все не зря, верил, столько лет! Нет, ты не представляешь!
– Мне так хорошо с тобой… – прошептала она.
Придвинулась ближе. Взяла мою свободную руку, пока второй я вращал обжигающие шампуры.
– Вот бы так встретить старость… Вдвоем, на лавочке, взявшись за руки…
– Сон золотой… – Я вздохнул. – До старости еще надо дожить…
Я осознавал, что это пиршество – не более чем шалость, а ее мечты – девическая греза, и, как ни чудно наше общее мгновенье, мне по-прежнему нечего ей предложить. Перспектива бизнеса еще вилами по воде писана. А вот то, что я старею – реальная неотвратимость. И опять мне с уколом в сердце подумалось, что без меня у нее еще есть в жизни шанс.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
