– Так, стало быть, верно? – ласково сказал он. – Узнал, несмотря на вуаль. Но что я говорю? Есть только одни такие золотистые волосы. Вы тоже едете в резиденцию?
Он не скрывал своего радостного удивления. Его рука невольно протянулась, чтобы взять ее руку, он снял шапку и снова надел, борясь со своим волнением.
Клодина сидела, как статуя, она очень быстро овладела собой.
– Да, – коротко отвечала она, не замечая протянутой руки, и крепко сжала руки в муфте, как будто затем, чтоб удержать их. – Камергер Штальбах телеграфировал мне, что их высочества приезжают завтра, и я тотчас собралась.
– Не скажете, как все обстоит в Полипентале? – спросил он.
– Хорошо, – отвечала она.
– А моя девочка?
– Она здорова, думаю я.
– Вы думаете? – повторил он с горьким выражением.
Оба замолчали. Поезд остановился, снаружи заскрежетал снег под тяжелыми мужскими сапогами, отворилась дверь какого-то купе, потом прозвучал звонок, раздался свисток, и поезд двинулся дальше.
– Клодина, – нерешительно начал Лотарь. – Третьего дня я писал вам. Письмо придет в Совиный дом сегодня утром.
Клодина склонила голову, не глядя на него.
– Я был в ужасном настроении, – продолжал он. – Представьте себе, совсем один в занесенном снегом старом, плохо меблированном доме, в двух часах езды от города. Я промок на охоте и сидел перед окнами. Один в совершенно пустом здании. К тому же меня мучили видения: я видел общую комнату в Нейгаузе, видел, как моя малютка резвится и играет, слышал ее лепет и даже ясно чувствовал запах яблок, пекущихся в камине. – Лотарь на мгновение остановился – И я подумал: Господи, зачем, собственно, я здесь с этими грустными мыслями? В такую минуту я подошел к столу и написал вам, чтобы прямо спросить вас.
Клодина поспешно перебила его:
– Зачем спрашивать? Ведь я не могу принудить вас сдержать обещание, да я никогда и не посылала вас в замок Штейн. Ведь вы могли ехать в Берлин, или в Вену, или, наконец, в Париж! А может, и в еще более отдаленный город.
Он дал ей договорить.
– Я хотел спросить вас я письме, – спокойно продолжал он, – не пора ли кончать комедию, Клодина? Ведь преступно…
Она возмутилась – неужели он говорит серьезно?
– Это вы говорите теперь, когда конец так близок? Бедная больная, может быть, не проживет и суток. Неужели вы так спешите получить свободу?
– Как вы раздражительны, Клодина, – произнес он терпеливо, и в его голосе слышалось сожаление. – Но вы правы: ввиду предстоящих грустных дней не следует говорить об этом.
– Нет, нет, не говорите, – сказала она со вздохом.
– Между тем я не могу иначе, – неумолимо продолжал он. – Последняя новость та, что ее высочество прямо обратилась ко мне.
Он вынул портфель и подал Клодине письмо.
– Прочтите лучше сами.
Клодина отклонила письмо рукой.
– Это собственноручное письмо герцогини, – повторил он, не убирая письма. – Бедная женщина отравляет свои последние дни заботой. Если позволите, кузина, я прочту вам письмо.
И он начал, взглянув на бледное лицо девушки.
Милый барон!
Эти строки пишет вам, после долгого колебания, умирающая и просит, по возможности, помочь в очень сложных и затруднительных обстоятельствах.
Ответьте мне правду на один вопрос и простите мне, которой скоро не будет в живых, его нескромность. Любите ли вы вашу кузину? Если вы только под влиянием рассудка и великодушия предложили ей руку, то, барон, верните девушке свободу и будьте уверены, что вы сделаете счастливыми двух людей, которые для меня дороже всего.
Елизавета.
Глаза Клодины с отчаянием смотрели на небольшой листок. Милосердный боже, что же это такое? Неужели герцогиня сохранила ужасную, безумную мысль о том, что ее муж любит ее или она его? Или же принцесса Елена доверилась герцогине, и та желает стать посредницей между ней и Лотарем?
– И вы… – наконец надорванным голосом произнесла она.
– Я еду передать ее высочеству мой ответ, Клодина. Вы знаете сами, надеюсь, что не было никакой необходимости герцогине требовать истины. Я всю жизнь действовал открыто, только однажды я решился на притворство, потому что считал себя обязанным сдержать данное слово, хотя бы ценой своей жизни. Но оставим прошлое, оно похоронено. С тех пор ничто не мешало мне действовать вполне согласно с моими убеждениями. Я прямо объясню ее высочеству, что…
Легкий крик перебил его. Клодина с мольбой протянула к нему руки, глаза ее с ужасом смотрели на него.
– Молчите, я не герцогиня! – произнесла она.
Лотарь остановился перед этим отчаянным возгласом.
Девушка вскочила и отошла в дальний угол купе. Вскоре замелькали перед окнами фонари, поезд замедлил ход, и в сером свете снежного утра показался вокзал резиденции. Над городом поднимался старый герцогский замок.
Клодина вышла прежде, чем он успел помочь ей. Ее уже ждали придворный лакей и карета. Когда она поспешно садилась в нее, к дверце подошел Лотарь. Его лицо изменилось – в бледном утреннем свете Клодине показалось, что он постарел за последние месяцы.
– Пожалуйста, кузина, назначьте мне время, чтобы переговорить с вами, – сказал он с вежливой решительностью.
– Завтра, – сказала она.
– Только завтра?
– Да, – прозвучал короткий ответ.
Лотарь отошел с поклоном, через несколько минут сел в наемный экипаж и медленно проехал в те же ворота, через которые промчалась придворная карета с Клодиной.
«Что, – думал он, испуганный ее странным поведением, – если герцогиня все-таки права, и Клодина любит герцога? Если она ко мне равнодушна, на самом деле равнодушна?»
Он всегда был так уверен в своем понимании женщин, он думал, что хорошо знает Клодину. Сегодня он впервые серьезно усомнился в этом.
Клодина тем временем подъехала к флигелю, где проживала герцогиня-мать. Восходящее солнце обливало пурпуром зубчатые стены, крыши и башни замка. А внизу в это мгновение на городской башне, еще тонувшей в сером тумане, подняли герцогский флаг – знак того, что герцогиня возвращалась домой. Да, возвращалась, чтобы умереть…
Для Клодины были приготовлены на втором этаже две уютные комнаты; еще утром ее позвали к герцогине-матери. Глаза доброй старушки были заплаканы. Она сидела у знакомого углового окна и смотрела поверх крыш любимого города в далекое поле. О, как часто сидела перед ней Клодина в этой уютной комнате со старинной мебелью и многочисленными портретами и любовалась прелестным видом! Сейчас обе женщины не замечали его красоты. Они смотрели в ту сторону, где из лесу выбегало полотно железной дороги, но которой должна была приехать бедная больная.
