Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
Первый взрыв чувства он, правда, уже упустил. Припоздал… Но впереди вся ночь.
* * *
В ушах Тартасова перестало давить, стихло. И так знакомо затикал ему из комнатной глубины Ларисин будильник, что на комоде. Старенький монстр с натугой поспешал за ходким временем.
– Что это ты холодный? Остыл?.. Ходил на кухню? – спросила Лариса лежащего с ней рядом Тартасова. Удивилась.
Ласково движущиеся руки – вот откуда шло обволакивающее ее тепло. Вот откуда возникала нежность прикосновений, а с ними и наново набегавшая чувственность. Ах, как она!.. Приглаживала пальцами ему плечи, грудь. Еще нежнее и мягче ее пальцы становились, когда спускались ниже. То справа, то слева ласково настраиваясь (но не набрасываясь) на его крепкий впалый живот и пах. Тартасов замирал. Пальцы прочерчивали на его напрягшейся коже едва ощутимые утонченные линии… И так слышно в тишине подстукивал сердцу будильник!
Томление нарастало, однако всему есть предел. Тартасов не выдерживал. Он вдруг хватал ее за руки, за пальцы. Долготерпение мужчины оборачивалось заждавшимся взрывом. Может, в том и была правда тех минут и тех ее рук?.. Следом шла грубоватая, уже неразборчивая страсть, долгая, мощная, после чего оба проваливались в забытье, в сон.
Но утром ее чувственные, все забывавшие пальцы – все помнили. Такая ясность! (Ради этой особенной памятливости и ясности Лариса, возможно, и вставала пораньше, одна. Читала, сидя за столом. В легком халатике.) Тартасов, понятно, еще в постели. Сон интеллектуала. Валялся, не в силах разлепить глаза… Прихлебывая глотками черный кофе, Лариса трудилась над его повестью. Железной рукой (той самой, теми же пальчиками) вычеркивала из текста живую жизнь. А заодно, конечно, и нечаянную красоту той или иной подвернувшейся строки. Приговаривала:
– Извини, милый. Это – ляп.
Абзац запивался мелким, микроскопическим глотком кофе. И вновь она поджимала тонкие губы, повторяя:
– И это ляп!
Рука, вчера нежная, вымарывала строку к строке жирным красным цензорским карандашом.
– Но послушай! – Тартасов подскакивал на постели.
Вспыхнув, он возмущался, он выкрикивал обидные ей либеральные дерзости. Она же, его не слушая (и не слыша), сидела себе за столом. В легком халатике… И пробегала глазами текст дальше.
Даже не подняла лица. И полусонный Тартасов скоро смолк. Ранимая его душа смирялась, проникаясь вдруг трезвым подсчетом. На странице вымараны, хороши ли, плохи ли, всего-то четыре строки. И еще пять-шесть слов. Счастливчик! Не сглазить бы! еще какой счастливчик, спит с собственной цензоршей и вот же… негодует! А уже, видно, подзабыл, как у него (как и у всех других) вымарывают страницами и целыми главами.
Он сидел в постели, а она вычеркивала.
– Проснулся?.. Сейчас, милый! Сейчас кофе.
Молодая, она поутру смеялась колокольчиком. Звонко и вроссыпь… И вот уже садилась к нему поближе, в постель, протягивая в чашечке черное сладкое пойло. Обжигало губы. А рядом ее лицо посекундно менялось – от утренней радости к еще большему утреннему счастью. Женщина! Полупроснувшийся Тартасов смотрел как загипнотизированный. Не понимал…
Он туповато не сводил глаз – нет, не с пахучей кофейной жижи, а с протягивающей чашечку ее руки. Уже не железной и неумолимой, а вновь вдруг слабеющей, слабой женской руки. Да, да, слабеющей под тяжестью даже малой чашечки кофе, подрагивающей…
Задумался Тартасов… Но что дальше?.. Надо ж было ему и к себе возвращаться! (В настоящее.)
Зато вернемся с ней вместе. Дождался-таки! Можно считать, что я ее там (на осенней скамейке) дождался, подумал Тартасов.
Он допил кофе, а Лариса забрала из его рук чашечку. На миг взволновалась, не капнул ли интеллектуал (черным на постель). Успокоившись, сидела теперь совсем рядом, нежная.
– Ты как сосредоточиваешься? – спросила она. Щебетала, как студенточка.
– Да как придется.
– Смотришь в какую-нибудь трубу? в дырочку?
– Не обязательно.
Тартасов пояснил, что все от навыка и что бывает по-разному. Трудности перехода из одного времени в другое чисто технические – можешь себе выбрать любую точку. Хоть на рисунке обоев! Представь, что за этой точкой на обоях есть некий ход… узкое место. И вот мало-помалу внедряешься в него (мысленно). Как сверло ввинчиваешься. Углубляешься! А затем вмиг проскакиваешь в иное время…
– На обоях? Точечка? – Лариса обрадовалась: она сейчас же попробует.
Но она все-таки наколола шпилькой дырочку в обоях. Так ей легче. Дырочка – как узкий лаз, уводящий и взгляд, и мысль куда-то в темноту.
– Давай? – спросила. – Ты хочешь вместе?
* * *
Оба, разом постарев, вошли в знакомую блочную пятиэтажку.
«ВСЁ КАК ДОМА» работало… Девочки дело знали. Галя как раз предлагала солидному мужчине постричь его – скоро и модно; само собой, дать ему кофе. Шустрая Рая уже стирала своему клиенту рубашку. За час под направленным горячим ветерком рубашка чудесно отвисится и высохнет. Клиент (на эти часок-полтора) прилег отдохнуть душой и телом на широкой Раиной кушетке.
В прихожей, еще не успев войти в начальнический Ларисин кабинет, Тартасов высказал свое заждавшееся желание. (Лариса Игоревна открывала дверь ключом.) Прокашлявшись, Тартасов сказал, что он хотел бы сегодня Лялю.
В кабинете Лариса Игоревна села за свой стол. Достала два изящных стакана. Тартасов сел напротив. Она налила ему боржоми. Но… так и не ответила.
– Я понимаю… Деньги. – Тартасов морщил высокий лоб.
Вертикальная черточка на переносице придавала его лицу напряженное выражение. Ожидание мысли. (Телезрители хорошо знали эту ищущую морщинку.)
Он повторил:
– Проклятые деньги. Литература умирает…
Он все напрягал и напрягал лоб, тем больше выпуская вперед знаменитую морщинку. При чем здесь умирающая литература, оставалось загадкой. Но если Тартасов начинал о деньгах, следить за его мыслью становилось всегда довольно трудно.
– Да, дорогой. Понимаю, – сказала наконец Лариса Игоревна с легким вздохом.
И еще один легкий вздох: в его нынешнем безденежье с Лялей вряд ли что получится. Да и с другими тоже – разве что уговорить новенькую…
Тартасов возмутился: у него как-никак вкус!.. и не нужна ему кто попало. Превратности рыночной системы не заставят писателя скатиться до этих новеньких неумех и худышек!
Он хотел Лялю.
– Напомни ей, что я известный человек. Можно сказать, знаменитость.
– Имен они не слышали, книг не читают. Писатель для девочек – ничто. Никто и ничто. Ты же сам с экрана нам повторяешь: литература умирает.
– Да. Умирает. Но я-то – живой.
И Тартасов вновь свернул разговор к пышной Ляле. Девчонка!.. Когда-нибудь и Ляле, и ей, Ларисе Игоревне, он все это напомнит. Когда-нибудь у него будут же деньги!
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
