Когда со временем родятся и у нас дети, тогда, в свой черед, воздадим им не выплаченный нами долг отцам и станем, в свой черед, теми кредиторами, которым тоже не будет уплачено вовек.
Когда родители стоят на одинаковом уровне нравственного превосходства и когда мы одинаково обязаны им обоим нашим благополучием, тогда, хотя бы мы и любили обоих с одинаковой силой, чувства наши к ним остаются весьма различными. Привязанность к матери всегда горячее и дышит всегда той, отчасти чувственной задушевностью, которую можно ощущать, но определить которую невозможно. К отцу же чувства наши не всегда бывают возвышеннее и разумнее и в них сильнее элемент уважения и благодарности. Мать мы нередко продолжаем до старости лет любить с экспансивностью ребяческого возраста; отца мы и в детстве любим по большей части со спокойной сдержанностью возмужалого сердца. В беседах с матерью мы и плачем, и высказываемся; с отцом же мы рассуждаем, спокойно улыбаясь.
Кто не знавал матери, тот едва ли может себе представить все прелести душевных наслаждений того, кто с малолетства радовался ее присутствию, того, кто с ней рядом сиживал на ребяческой своей скамейке, на стуле подле нее – юношей и на кресле – возмужалым уже человеком. Ежели только варварское злоупотребление обычаями цивилизованного мира не выхватило вас из семейного гнезда, лицо матери должно представляться вам в грезах и воспоминаниях как светлый облик первого живого существа, прислуживавшего вам и покрывавшего вас бесчисленными поцелуями; когда, роясь в глубине своей памяти, вы усиленно стараетесь рассмотреть носящиеся там неясные и туманные образы былого, тогда вам рисуются семейные картины, где на первом плане колеблется еще юный, может быть, облик вашей матери; вам вспоминается ребяческое горе, замолкнувшее при ее появлении, или какая-либо громадная радость, испытанная на ее коленах, или пережитая в ее объятиях. В ком сохранилось настолько ума и сердца, чтобы не сознавать себя вполне безумным или бессовестным, тому должно грезиться все это в минуты сердечного умиления. Разматывая далее клубок ребяческих своих воспоминаний, человек усматривает уже более ясные образы былого: он видит себя на коленях матери, которая с указкой в руках усердно сообщает ему зачатки высшего и опаснейшего из знаний человеческих; вспоминая это первое обучение, чувствуешь, кажется, как теплая рука матери скользит по волосам или играет кудрями младенческой головки. Помните ли вы обильные награды, распределяемые этой самой рукой с столь бесконечным снисхождением? Помните ли первые уроки гимнастики, когда она учила вас переступать с ножки на ножку, придерживая вас вдоль спинки мягкого дивана? Помните ли, как, играя с вами, она присаживалась на пол, чтобы стать ближе к вам, или весело хохотала, резвясь с вами на мягком дерне лужаек сада?
Если память ваша не сохранила младенческих впечатлений, по легкомыслию вашему, или по жесткости вашего сердца, – прибегните к менее далеким воспоминаниям. Если, по близорукости душевной, вы не припоминаете мелочей обыденной жизни, вспомните более крупные события. Не припомнится ли вам какое-либо ребяческое горе, заставившее вас неутешно рыдать или бросаться на пол в пароксизмах детского отчаяния? Не припомните ли бурю душевных невзгод, мгновенно затихнувшую при появлении матери? Я, кажется, еще чувствую горячие, учащенные поцелуи матери на моих щеках, слышу нежные звуки ее голоса, вижу улыбку ее, когда она, грозя пальцем, заставляла меня смеяться с непросохшими еще слезами на глазах. Я вспоминаю многое. И церковный полумрак во время всенощной, и внезапный страх, напавший среди сна, и гнев и злые шутки сверстников, – и всю ту нескончаемую повесть и горестей, и радостей детства, среди которых образ матери всегда являлся утешителем и другом. Научив меня говорить, читать и писать, т. е. вручив мне первые орудия, сделавшие меня сотрудником общественного труда, она указала мне путь, ведущий к славе, повторяя, что лучшим доказательством любви к ней будет мой первый лавровый венок… Бросаю однако перо, заметив, что вместо того, чтобы представить здесь страницу из физиологии человеческих наслаждений, записываю здесь отрывок из собственной жизни…
Не следует забывать отношений к отцу. Вы должны любить его: и он когда-то сиживал около колыбели вашей, и он участвовал в ребяческих играх ваших; он должен войти в рамки ваших детских воспоминаний уже по тому одному, как его ежедневно ждали домой в определенный час радовались его приходу и ощущали пустоту во время его отсутствия. Вам помнится, как весело выхватывал он вас из объятий матери или из среды товарищей, как прижимал он личико ваше к своему бородатому или колючему лицу; позднее вам вспоминаются не совсем приятные минуты: строгий вид отца и выговоры, и наказания… Бедный отец! Нельзя не любить и не уважать его; может статься, он работал в течение долгой жизни, чтобы вам предоставить радости более удобного и более легкого существования!.. Он скупился, может быть, для себя самого, чтобы стать щедрым для вас… Но ежели бы этого не было, то – вспомните! – он дал вам жизнь и имя ваше. Ничто не озаряет таким ярким светом лицо отца, как слава собственных его сыновей. Мать способна любить до безумия и обыкновенного сына, довольствуясь, во всяком случае, счастьем быть матерью человека с благородным сердцем. Но мужчина радуется роли отца только тогда, когда может гордиться сыном, и когда, опираясь на руку юноши, он слышит похвалу ему.
Как ни многочисленны бывают наслаждения, доставляемые любовью к родителям, их все же можно подвести под две категории радости – пассивные и доступные всем и каждому, когда человек довольствуется сердечным чувством любви к родителям, радуясь здоровью их и благосостоянию.
Наслаждения доставляются в этом случае простым удовлетворением чувства, добываются без утомления и жертв со стороны детей. Но высшие и благороднейшие радости проистекают из других, более деятельных сторон сыновней любви, которая стремится доказать на деле силу, ее одушевляющую. Сюда относятся подарки, сюрпризы, доставления родителям удобств жизни и, наконец, принесенные в пользу их жертвы. В этих строках немного слов, но все они указывают на целый мир щедрых, высоких и утонченных радостей, способных украсить и преисполнить только радостью взаимное существование как родителей, так и детей. Следует дать описание некоторых драгоценных камушков из этой коллекции.
Горькая судьба принудила нас проводить жизнь вдали от отца и матери. Кругом – свирепая зима, а календарь указывает на приближение привычного для семьи праздника, ради которого собирается издавна вся семья. Нас, находящихся за многие сотни миль от родного гнезда, никто не ожидает, а свирепость зимы не допускает, казалось бы, и мысли о дальнем пути. Но смелая поездка задумана давно. Вы бросили на время дела свои и спешите домой. Время рассчитано до тонкости, и в ту самую минуту, когда дорогая вам семья усаживается около обеденного стола, вздыхая, может быть, об отсутствии далекого, любимого сына; вы влетаете внезапно в комнату, бросаетесь в объятия отца, душите мать поцелуями…
Счастливый случай или скорее результат долгих трудов и лишений позволил вам наконец располагать небольшой суммой денег. К концу осени вы пишете матери, до страсти любящей путешествия, что вы намерены увезти ее и чтобы она готовилась посетить с вами Флоренцию…
