Человек по имени Даббин издал рык, который с трудом можно было принять за смех.
— Обыскал. У него ничего нет в карманах, а в рукавах только собственные руки.
— Хорошо, — сказал Фитч. — Тогда принеси нам стулья, и мы посмотрим, что у его сиятельства с ногой.
Даббин откуда-то из темноты притащил два ящика и поставил их возле Фитча, недалеко от края платформы. Фитч жестом указал на ящики.
— Мисс Гаскойн, сожалею, что я не могу предложить вам ничего лучшего. Пожалуйста, садитесь. Мне надо кое-что обсудить с графом. Милорд, садитесь и будьте так добры передать мне ваши костыли.
Александра неуверенно опустилась на ящик, выпрямив спину и сжав перед собой замерзшие руки. Драмм приблизился, сел, наклонившись, взял костыли и отдал их Фитчу… который швырнул их с платформы прямо в воду.
Девушка ахнула. Фитч не мог бы яснее выразить свои намерения. Драмм был теперь абсолютно беззащитен, а его похититель показывал, что это не имеет значения, поскольку графу не придется больше ходить.
— Даббин, — сказал Фитч, — посмотри, что у него под связкой на ноге.
Даббин опустился на колени у ног Драмма. Из кармана куртки он достал нож. Александра дрожала от страха за Драмма. Секунду назад она думала, что Фитч не мог бы красноречивее выразить свои намерения. Оказывается, мог.
Драмм сидел, вытянув перед собой ногу, а Даббин разрезал повязку, затем размотал ткань, открыв крепкую деревянную шину, состоящую из четырех толстых пластин, скрепленных деревянными болтами, и обмотанную веревкой для большей надежности. Даббин провел руками по шине.
— Ничего подозрительного, — доложил он. — Дерево и нога.
Драмм нахмурился, словно грубая проверка Даббина причинила ему боль.
— А другая нога? — спросил Фитч. — Передайте Даббину нож, который вы носите в голенище сапога, милорд, или он сам вырвет его у вас.
Драмм достал из сапога маленький нож и швырнул Даббину.
— А теперь, — с удовлетворением продолжил Фитч, — Даббин, сними веревки с шины его сиятельства и раскрути болты. Они ему больше не понадобятся.
Даббин, склонившись, занялся работой. Александра почувствовала, что у нее в горле стоит комок, а желудок словно заледенел. Лицо Драмма ничего не выражало.
— Очень хорошо, — сказал Фитч. — Даббин, отойди, но не своди с них глаз, потому что змеи, как известно, могут укусить даже после того, как их раздавили.
— Теперь вы объясните, почему мы здесь? — хладнокровно поинтересовался Драмм.
— Буду счастлив, — ответил Фитч, поворачиваясь к нему. — Единственное, о чем я сожалел при последней попытке убить вас, это то, что вы не знали, почему я ее предпринял. Я так радовался успеху, когда увидел, что вы упали, и решил, что все кончено. Но вы выжили. Я чувствовал себя обманутым. Поэтому вернулся, чтобы найти вас и объяснить все перед тем, как прикончить, но мисс Гаскойн взяла вас в свой дом, чем сильно усложнила мою задачу. Хорошо, что вы выздоровели. Я понял слишком поздно, что месть теряет всякий смысл, если тот, кому хочешь отплатить, не знает, почему ты это делаешь и какое счастье это тебе доставляет. — Он прошел вдоль платформы, потом снова обернулся к Драмму: — Завтра я отправляюсь в Новый Свет. Теперь я могу уезжать, зная, что мое дело завершено. Это большое утешение для меня.
— Счастлив оказать вам услугу, — сухо заметил Драмм. — Но вы можете собраться с силами и объяснить мне, почему? Я понимаю ваш восторг, но не его причину.
— Игры кончились, — объявил Фитч. — Сейчас самое время признаться. Для вас нет спасения.
— Может быть, и нет, — сказал Драмм, — но и ответов тоже нет. Я обзавелся врагами во время войны, но ваше имя не значилось в их числе, как мне стало известно из моих источников. Если бы я когда-нибудь встречался с вами, то не забыл бы этого. Каким образом я вас оскорбил? Ведь вы оскорблены. Или я причинил вред кому-то из ваших родственников, может быть, возлюбленной? Убил кого-нибудь или соблазнил? Это возможно. В те дни мы все так поступали друг с другом, это нормально для военных действий.
Фитч отбросил всякое подобие любезности.
— Ложь, сплошная ложь, вы купаетесь во лжи! — закричал он, и его слова эхом отразились от стен помещения. Когда он заговорил снова, его голос звучал спокойнее: — Вы прекрасно все знаете. Это самое ужасное, что вы совершили. Вы убили его — величайшего человека, который когда-либо ходил по земле! Человека, чьи сапоги вы были недостойны лизать!
— Правда? — сказал Драмм. — И кто бы это мог быть?
Но Фитч уже снова расхаживал по платформе.
— Вы посещали его в январе в Лонгвуде. Вы и до этого посещали его. Он называл вас джентльменом, очаровательным человеком, который говорит на французском, как на родном языке, и знает военную историю. Почему ему было не доверять вам? Существует же понятие чести среди джентльменов. — Фитч попытался рассмеяться, но звук был похож на рыдание. — У вас даже не хватило смелости сделать это по-мужски, при помощи ножа, или пистолета, или хотя бы удавки. Он был солдатом, борцом, человеком, который заслужил честную смерть, а не то, что вы с ним сделали.
Драмм сел ровнее.
— В январе? Я тогда был на острове Святой Елены… В Лонгвуде? Вы обвиняете меня в убийстве Бонапарта?
Александра так резко выпрямилась, что Даббин шагнул к ней. Она снова обмякла, глядя на Драмма, Тот изумленно покачал головой.
— Это безумие. Он умер от заболевания печени, в мае. Я тогда был в Англии, вы должны это знать.
— Но вы что-то передавали генерал-лейтенанту Лоу, не правда ли? — настаивал Фитч.
— Послания из дома, — сказал Драмм с совершенно искренним недоумением.
— И яд, — промолвил Фитч. Он поднял руку. — Не отрицайте этого. Потоотделение, боли в желудке, тошнота, бледность и потеря аппетита — безошибочные симптомы. Вскрытие показало, что все дело в печени, но это было отравление мышьяком, мы-то знаем.
— Бога ради, — произнес Драмм. — Что за ерунда. Кто сказал вам такую глупость?
— Марчанд! — с триумфом заявил Фитч.
— Лакей? — спросил Драмм, нахмурившись. — Он сумасшедший, помешался от горя. Он был предан своему хозяину, но это полная чепуха! Послушайте, Фитч, не было никакой необходимости убивать Бонапарта. Война завершилась, все было кончено, и он знал это. Он действительно ослабел, думаю, он позволил себе сдаться. Он умер, потому что понял — потрясения закончились. Он был по-своему великим человеком, этого я не отрицаю. Возможно, он умер по той же причине, по которой дикий орел не выживает в клетке. Мы его не убивали. Я уж точно нет.
— Он бы обязательно освободился, — с огромной уверенностью сказал Фитч. — Коалиция не могла быть спокойной, пока он дышал, и он знал об этом. Мы бы его снова вызволили. Я англичанин, здесь многие думают так же, как я, но я собираюсь в Новый Орлеан, там еще больше таких. Нас тысячи. Пока есть жизнь, есть надежда — этого вы боялись, Все не кончилось бы, пока он не умер. Поэтому к нему и подослали шпиона, покончить с ним таким способом, который бы не вызвал подозрений. Коалиция выступила в роли судьи, его врачи были орудием, но вы, Драммонд, стали палачом. Он начал болеть с того времени, как вы впервые туда приехали. Перед тем как покинуть Англию, я прослежу за тем, чтобы справедливость была восстановлена.
