Флорина дернула жену графа за рукав и показала на запад. Там, в серой пелене облаков образовался разрыв, и показался кусочек неба, освещенный лучами восходящего солнца.
— Быстро! — воскликнула ведунья и запустила пальцы в черный пепел кострища.
Графиня тоже стала поспешно перебирать недогоревшие угли и мелкую пыль. Ее пальцы нащупали что-то гладкое, металлическое.
— Подожди, — приказала Флорина, поняв по выражению лица графини, что заказчица приворота сама нашла талисман, — хорошо, что ты его нашла, теперь жди, когда появится диск, — и стала нашептывать магические слова.
Флорина поднялась, достала из своей сумки большой бубен, и серебряный звон десятков колокольчиков посыпался по поляне. Женщина взметнула свой магический инструмент над головой и с силой ударила в него, закрыв глаза. Ее тело все дрожало в такт трясущемуся бубну и звону колокольчиков.
— Давай! — выдохнула она, и Виолетта вынула руки из кострища. Из раскрытых ладоней графини Флорина благоговейно взяла неправильной формы золотую каплю и подняла ее высоко над головой, показывая восходящему солнцу.
— Мы возвращаем тебе твою силу, божественное солнце! Прости нас! — воскликнула она, и первый яркий луч упал прямо на золото и разбрызгался солнечными зайчиками по всей поляне.
В изнеможении Флорина опустилась на землю. В ее расслабленной руке поблескивало то, что осталось от украшения Хильды. Виолетта взяла ее и с удивлением обнаружила, что капля напоминала своей формой сердце. Флорина продолжала сидеть, как в забытьи.
— Что теперь? — наконец решилась прервать ее отрешенное молчание графиня — ей как-то стало сразу легче после ритуала.
— Отдай его, милая, своему мужу, — ответила, не открывая глаз, ведунья, — и, если хочешь еще добра ему, и чтобы не случилось с ним ничего плохого, скажи ему, пусть он не расстается с сердцем матери, наполнившемся и твоей любовью…
— Мессир граф, вас зовет жена, — пробормотала Клаудина и попыталась спрятать заплаканные глаза.
— Что-то случилось? — обеспокоено спросил Аксель.
— Ей плохо. Она простудилась, видно, в лесу…
― В каком лесу? ― удивился Аксель.
― Вчера утром мы ходили в лес, пошел дождь, и графиня, наверно, простудилась.
— И зачем понес ее Локи в этот лес, — негромко выругался граф и пошел широкими шагами в сторону паласа. Служанка что-то бормотала, оправдываясь, и бежала за ним вдогонку, пытаясь не отставать.
В спальне Виолетты остро пахло восковыми свечами и какими — то целебными отварами. Сама графиня лежала на широкой кровати с пологом, на который дополнительно была накинута тонкая полупрозрачная ткань. Бледной узкой рукой она указала мужу на низкую скамейку, рядом с кроватью, и попыталась улыбнуться.
— Нам надо поговорить, Аксель, — прошептала она почти беззвучным голосом.
— Что это с тобой, родная, ты совсем разболелась. Куда это вы ходили вчера утром? Такой дождь был!
— Дело не в этом. Я вообще слаба от природы, видно, не суждено мне долго жить.
— Что ты говоришь? — возмутился испуганный Аксель, — ты скоро выздоровеешь и встанешь с кровати. Ты еще родишь мне крепкого малыша!
— Возможно, ты прав, — сказала Виолетта, не желая расстраивать мужа, — а, возможно, и нет,…Я все-таки хочу поговорить с тобой перед… ну, мало ли что может случиться.
— И со мной может что-нибудь случиться, — возразил граф, — камень на голову упадет с карниза, упаду с лошади и шею сверну! Все эти глупые домыслы …
— Не паясничай, — слабо махнула рукой Виолетта, — живи долго, ты крепкий здоровый мужчина, кто будет смотреть за Магали, кто выдаст ее замуж?
— Ты что, уже совсем собралась на тот свет? Что за мысли…
— Дай мне договорить, Аксель, — Виолетта посмотрела на мужа, и он увидел в ее глазах такую глубинную мудрость, что ему стало не по себе. Как будто эту женщину посвятили в великие тайны, и она смотрела и на весь мир, и на мужа с высоты своего знания.
— Не будем о моих болезнях и продолжительности земной жизни, дорогой, — продолжила она, — не нам это решать, и боги не посвящают нас в свои планы. Но я знаю ― душа вечна, а потому смерть — это всего лишь переход в другой мир. Мы же живем, как будто наше пребывание здесь, на Земле, вечно. А человек должен быть готов в любой момент предстать перед судом божьим, где все спроситься с него…
— Ты говоришь почти как христианский священник на проповеди…
Виолетта приложила к губам Акселя свой тонкий холодный пальчик, останавливая его речь, и улыбнулась только лишь своими прекрасными серыми глазами, глубоко запавшими в темные круги.
— Это не проповедь, милый, это правда. Вот я и хочу сказать, ― а вдруг не успею, ― что полюбила тебя с того момента, как ты взял меня в жены, — женщина тяжело вздохнула, видно, каждое слово давалось ей с трудом, — но бог завязывает треугольники отношений здесь на Земле не для того, чтобы мы рвали и рубили их. Он испытывает нас — каковы мы в страданиях. Разве я виновата, что полюбила тебя?
— Что ты? Нет! — пробормотал Аксель.
— И ты не виноват, что полюбил Шарлотту, — граф опустил голову, — это он мне испытание устроил, а я не выдержала его. Но я постаралась все исправить,…а теперь, Аксель, я отпускаю тебя…
Не глядя на жену, чтобы не показать ей своих слез, граф положил ей на одеяло свою руку, и ее холодные пальчики тут же оказались в его ладони. Он принялся целовать их.
— Я отпускаю тебя, милый…потом, в других жизнях, возможно, ты будешь любить меня, а сейчас ты береги это чувство, что дано тебе всевышним. Вот, возьми…
Аксель почувствовал в своей ладони кусочек металла.
— Это все, что осталось от украшения твоей матери, это я колдовала, ты прости меня за это…
— Что ты! За что? — Аксель почувствовал, как сжалось его горло, ― это ты меня прости.
— Да, да, прости. Просто я хотела, чтобы ты любил меня, так же как и ее.… Так уж вышло, по не знанию. Она приходила ко мне, твоя мать и приказала отдать тебе ее заколку. Храни ее, храни нашу дочь и не держи зла на Виолетту.
Через неделю начались преждевременные роды, и графиня умерла. Умерла и ее слишком рано родившаяся дочь. После похорон Аксель совсем замкнулся. В его светлых волосах стала поблескивать седина, а высокий лоб пересекла глубокая складка. Теперь графа можно было видеть чаще наблюдающим, как играет дочь, чем в седле или на занятиях с дружинниками. Очень часто его видели сиротливо стоящим на верхней площадке донжона. Много времени проводил вдовец и у одинокой могилы с массивным каменным крестом, для него даже сделали там скамейку. Он просил прощения у мертвой и пытался ей объяснить, что тоже любил ее, но только по-другому. Он любил ее нежность, ее доброту, ее благородство. Просто слишком поздно это понял и не успел ей рассказать.
