Когда наконец подошла моя очередь, я шагнула к замусоленному плексигласу и назвала свое имя в переговорное устройство, вмонтированное в перегородку, отделявшую клиентов от работников банка. Спустя несколько минут я вышла на улицу с пачкой новеньких, хрустящих банкнот. Заперев их в бардачке, я взяла курс на офис доктора Вонга.
Вообще-то офис — это слишком громко сказано. Насколько мне известно, у Вонга есть ученая степень, якобы полученная им в Стэнфорде, но тогда почему этот тип обосновался в квартале стрип-баров? Нет, я не ошиблась. Вот дверь с табличкой, на табличке его имя. Фрэнк Вонг, клинический психолог.
Стоило мне войти, как мой нос тотчас уловил душок протекающей канализации, который тщетно пытались замаскировать тошнотворно приторным вишневым освежителем воздуха. Никакой секретарши в фойе. Или, может, она просто вышла прогуляться?
— Эй, есть здесь кто-нибудь?
В дверях тотчас появился доктор Вонг и с улыбкой протянул мне руку.
— Рад познакомиться. Мне нужно срочно позвонить в одно место, вы не подождете минут пять?
— Нет проблем.
Вонг повернулся и скрылся за одной из двух дверей, которые вели куда-то внутрь из фойе, плотно закрыв ее за собой. Комната для ожидания имела довольно убогий вид — несколько разрозненных стульев и книжных шкафов. Единственные журналы на столике — реклама местных риэлтеров. От нечего делать я подошла к книжному шкафу и, запрокинув голову, принялась читать названия книг.
«Познайте себя». «Любите себя». «Найдите себя».
Убейте себя, пробормотала я. Да, неприятная это вещь, однако, оказаться в приемной психоаналитика. Нет, пусть даже не в приемной, а всего лишь в фойе, мне от этого не стало легче. Со мной все в порядке, а если у меня и случаются небольшие проблемы — достаточно пройтись по магазинам, и все как рукой снимет. Ну, если не пройтись, то пробежать мимо, учитывая мое нынешнее стесненное финансовое положение.
Пять минут растянулись на добрых десять. Наконец доктор Вонг вышел ко мне и, рассыпавшись в извинениях, пригласил пройти в свой скромный кабинет. В углу высились стопки каких-то нераспакованных коробок.
В дополнение к коробкам рабочий стол доктора явно не вписывался в общую картину. Дорогой, помпезный, полированный, он совершенно не гармонировал с просиженными стульями и дешевыми картинками по стенам. За спиной хозяина стола вся стена была увешана почетными грамотами в рамках.
— Вы когда-то преподавали? — спросила я.
Надо же было как-то начать разговор.
— Да, — ответил Вонг.
Его темные пронзительные глазки почему-то не понравились мне, как и его односложный ответ.
— Учитель года, — сказала я и указала на грамоту, полученную от частного христианского колледжа на севере Флориды. — Впечатляет.
— Признание моих скромных заслуг.
— А почему вы оставили преподавание?
— Недавно я решил обратиться к частной практике. Специализируюсь на поведенческих проблемах у подростков.
Что-то в этом ответе было не так. С какой стати оставлять престижное занятие ради чего-то малоинтересного и неприбыльного? С другой стороны, кто я такая, чтобы пытаться анализировать мотивы психоаналитика? Я вытащила блокнот, давая понять, зачем я оказалась здесь, и ринулась в бой.
Доктор Вонг подтвердил слова других, с кем я уже беседовала, сказав, что присяжные представляли собой пеструю компанию и сильно расходились во мнениях, однако под конец все дружно приняли решение, что доктор Холл не совершал никаких злоупотреблений.
— Я слышала, что вы разъясняли остальным значение непонятных медицинских терминов.
— У меня есть кое-какой опыт по этой части, — пожал плечами доктор Вонг, — и я мог ответить на некоторые вопросы.
— Что это за опыт, если не секрет?
— Один мой знакомый нуждался в пересадке печени. Я досконально изучил весь процесс.
— И как, все прошло удачно?
На лице моего собеседника появилось скорбное выражение.
— Его сочли непригодным для операции и вычеркнули из очереди на трансплантацию. Он умер два года назад.
— То есть до того, как изменили закон?
Я тоже успела кое-что досконально изучить.
Вонг кивнул.
— Замечательно, мисс Таннер. Да, у него был СПИД, а до того, как изменили закон, врачи, больницы, страховые компании имели право на законных основаниях отказать пациенту в операции по трансплантации органов, если пациент, по их мнению, принадлежал к группе риска. Это якобы делалось в целях экономного использования донорских органов, которых, как вы понимаете, не хватает.
— Я понимаю. Как жаль.
— Мне тоже.
— Вы хотите сказать, что вы…
— Что я гомосексуалист? — докончил он мой вопрос. — Да, но я не выставлял мои склонности напоказ, не кричал о них на перекрестках. Это было мое сугубо личное дело, и я не хотел, чтобы об этом кто-то узнал.
— Почему?
— Я работал в весьма консервативном колледже, причем контракт у меня был временный. Узнай начальство колледжа о моей сексуальной ориентации, как тотчас нашелся бы повод выставить меня за дверь. Как оказалось, я был прав в своих предположениях.
— То есть о ней все-таки узнали?
— Месяца три назад.
— И как им это удалось?
— Я не спрашивал, а они не сказали.
— Скажите, а других странных вещей не случалось?
— Странных? Нет. Просто полоса невезения. Знаете, как говорят, уж если дождь, то проливной.
— И часто последнее время в вашей жизни идут дожди?
— Вскоре после того, как я потерял работу, у меня в машине отказали тормоза и я едва не угодил в аварию. А теперь мои клиенты под любыми предлогами пытаются прервать лечение у меня. Если так будет продолжаться и дальше, мне нет смысла здесь оставаться. Придется перебираться куда-нибудь на новое место и все начинать сначала.
Положив ладони на полированную поверхность стола, я подалась вперед.
— Доктор Вонг, мне известно, что Стейси поделилась с вами своими подозрениями.
— Да. Мне они показались… из области фантастики.
— А вы не думаете, что кто-то нарочно ставит вам палки в колеса? Мешает работать, выводит из строя тормоза, короче говоря, как может, отравляет вам жизнь. Причем происходит это в то же самое время, когда трое ваших коллег-присяжных покинули этот мир.
Было видно, что Вонг напуган, причем изрядно.
— Механик в автосервисе сказал, что тормоза могли выйти из строя из-за мусора и камней на дорогах.
— А ваша работа? Ваша нынешняя практика? Во всем этом тоже повинны мусор и камни?
— Я гомосексуалист, который работает с подростками. Нельзя исключать того, что кому-то из родителей это не нравится.
