Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
Это вполне понятно. Когда практически все концерты и спектакли отменяются, и не только российских исполнителей, люди опасаются покупать билеты. Сомневаются. Но гораздо важнее – отсутствие настроения, а точнее, наличие того настроения, которое противоречит желанию пойти в театр. Поход в театр требует другого состояния души, а когда в городе тревога, непонимание, усталость от тревоги и непонимания и отсутствие хоть каких-то сколько-нибудь внятных перспектив… Какой тут театр!
Я был очень благодарен тем людям, которые всё-таки решили пойти в театр, купили билеты, и особенно тем, кто купил билеты давно, очень заранее, и не сдал их.
Атмосфера во время спектаклей, особенно второго, была прекрасная! Я играл спектакль ровно так же, как он был задуман полтора года назад. В тексте спектакля не появилось ни одного намёка на то, что сейчас происходит. Но время и события таковы, что они неизбежно сообщали спектаклю и отдельным его фрагментам особый подтекст и совершенно не задуманный изначально смысл.
В «Прощании с бумагой» звучало много безвозвратного, непоправимого прощания с тем, что было прежде. И в этой безвозвратности чувствовались и отчаянная грусть, и даже страх.
В тех записках, которые я получил после спектакля, было написано во всех одно и то же: благодарность за то, что я приехал, и просьба приезжать ещё. В самой этой просьбе содержалось опасение и сомнение.
Давно не получал писем по почте, однако в театре в Киеве меня ждало письмо, посланное из Харькова на адрес театра. Молодая барышня написала мне коротенькое и трогательное послание, в котором просила меня обязательно приехать в Харьков. Раньше я таких писем не получал. И это потому, что ни у кого не было сомнений, что я приеду. Теперь же эти сомнения очень чувствовались и были заметны.
Никогда не расставался так, как в этот раз, со своими киевскими приятелями. Всегда расставания были лёгкими. Это были расставания ненадолго. Это были расставания, когда я уезжаю недалеко, да и они, собственно, занятые люди, которые всегда на месте, и мы не заметим полугодовой разлуки…
Сейчас мы вроде бы тоже расставались ненадолго и определённо планировали с организаторами гастроли на осень. Мы расставались и убеждали друг друга, что, как всегда, незаметно пройдёт пять-шесть месяцев, и мы увидимся… В расставании же была тревога. Тревога, которую мы не проговаривали и не показывали друг другу. Тревога, что можем не увидеться так скоро, как хотим. И тревога за то, что могут произойти такие события, о которых даже не хочется думать.
В те киевские дни и сейчас я всё равно, конечно же, бесконечно обсуждал и обсуждаю со своими украинскими приятелями и хорошими знакомыми то, что происходит.
Истерика месячной давности прошла. Она у них закончилась. Они уже могут и хотят говорить спокойнее и осторожнее. Они устали сильнее, чем мы здесь…
Удивительно, но из их высказываний ушло то, что является отличительной чертой сектантов. Мы даже теперь можем с ними говорить на какие-то отвлечённые темы…
Сектанты не могут говорить на отвлечённые темы, а ещё сектанты всегда демонстрируют своё превосходство и намекают на своё более глубокое и в то же время возвышенное понимание жизни и мира. Так было со всеми моими друзьями и знакомыми ещё совсем недавно. Теперь в их голосах и высказываниях я слышу усталость, в ком-то – растерянность, в ком-то разочарование, а в ком-то утрату убеждённости.
Когда в конце февраля они торжествовали победу, оплакивали своих погибших, но при этом были окрылены ощущением благородства совершённого, когда праздновали торжество победы духа, свободы и воли, они неоднократно выражали чуть ли не жалость ко мне и к моим попыткам их успокоить и слегка, осторожно вернуть с небес на землю. Мои же попытки посочувствовать им в их наивности и в том, как трудно им будет вернуться после романтики Майдана к повседневности… Да к тому же я всё время говорил им, что до скуки повседневности ещё очень далеко… Они попросту не слышали. Они, пережившие победу, воспринимали мои слова как занудство и ворчание того, кто не способен на поступок.
Как легко они в дни своей борьбы и свободы, с вершин своего величия смотрели на всех нас, и меня в том числе, в России, как на людей, погрязших в несвободе и смирившихся с ней.
Как сочувствую я им теперь! Я сочувствую и буду продолжать им сочувствовать, что бы они мне ни говорили и что бы они ни делали сейчас.
Сочувствие! Вот что сейчас совершенно необходимо. Сочувствие в противовес злорадству. Как важно перебороть в себе и задушить злорадство друг по отношению к другу, как сильно мы преуспели в злорадстве! Мы злорадствовали, когда узнавали, насколько хуже экономические показатели Украины, чем у нас, не без злорадства нанимали украинцев на малоквалифицированные чёрные работы, злорадствовали по любому удобному поводу…
Я видел злорадство украинцев по поводу ужасных терактов у нас… Я читал в интернете такие высказывания из Украины по поводу взрывов в Волгограде, по сравнению с которыми радостные танцы всего арабского мира 11 сентября 2001 года – просто чепуха. После этого говорить о том, как украинские болельщики болеют против любых российских спортсменов, совершенно бессмысленно.
Мы достаточно преуспели в злорадстве, нужно прийти к сочувствию. И по возможности быть бережнее друг к другу.
Сейчас очень важно понять тех украинцев, которые никогда в жизни не отдыхали в Крыму и, может быть, даже не собирались этого делать, что им обидно, горько и унизительно терять Крым. Надо посочувствовать им.
А украинцам нужно понять тех россиян, которые многие вполне искренне вышли на митинги, радовались и продолжают радоваться возвращению Крыма России… Я видел в Питере позавчера, как люди заказывали только крымское шампанское, которого не было, потому что его за день до этого во всём городе практически выпили. Так вот, этих людей надо понять и посочувствовать им, потому что они не думают о том, какие в связи с этим на них опустятся трудности и непростые времена. На каждого!
Нужно попытаться просто посочувствовать, даже не понимая, потому что нам трудно будет всем из-за того, что случилось. Посочувствовать и воздержаться от резких высказываний, от подписания коллективных писем… Даже если кажется, что ты понимаешь ситуацию лучше остальных, даже если ты убеждён в своей правоте. Воздержись от высказывания, если оно может обидеть и ранить… Надо попробовать… Просто попробовать подавить в себе гнев и посочувствовать.
Гнев – это самое ужасное. Гнев лишает нас возможности видеть мир, другого человека и жизнь. Гнев лишает нас всякой возможности и шанса на счастье. Гнев – это и есть несчастье, из него не может вырасти радость. Из него вырастает только злорадство. А из сочувствия – со-чувствия! – может произрасти что-то другое. Хотя бы доверие, потому что до любви в сегодняшней ситуации слишком далеко.
24 марта
Хочу продолжить свою мысль, выраженную 21 марта, на предыдущей странице этого дневника.
Хорошо помню очень активно прожитое мною время конца 1980-х и всех 1990-х годов. Я был активен, участвовал в выборах, даже брал открепительные талоны, чтобы непременно в них участвовать. Первую половину 1990-х мы с актёрами театра «Ложа» постоянно устраивали, в основном, забавные, но часто провокационные художественные акции и перформансы. Я беспрерывно занимался разными творческими и житейскими экспериментами, весьма решительными.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79