Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
— Там все поменялось, — отмахнулся папа и вылез, чтобы открыть мне дверцу с другой стороны.
— То есть как п…п…поменялось? А мои списки??
Дверь распахнулась, и на меня посыпался град из риса и монеток.
* * *
— Гийому очень повезло взять в жены такую потрясающую девушку, как Дарья. Она, без преувеличений, просто клад, — объявила я в микрофон восьмой раз за вечер. И по-русски добавила: — Спасибо, Мишенька.
Миша передал микрофон следующему тостующему, а я глотнула шампанского и торопливо поцеловала жениха. Расслабляться было некогда.
Ворвавшись в ресторанный зал с недожеванным куском каравая за щекой, я с ужасом обнаружила вместо шести столов восемь, вместо чинной рассадки — разброд и шатание. Это значило, что родители жениха останутся в языковой изоляции, проскучают весь вечер и будут рассказывать друзьям, что ничего скучнее русской свадьбы быть не может. Поскольку тасовать сцепившихся друг с другом гостей было уже поздно, я обреченно взяла у тамады второй микрофон и не расставалась с ним до конца вечера — переводила тосты друзей о том, какая я умница и красавица и как повезло Гийому. Вероятно, родители посчитали это тоже весьма показательным. Нет, не то, как самоотверженно я взялась ради них за перевод собственной свадьбы на французский. А то, как часто я повторяла, какое я сокровище.
В половине второго ночи, когда недовольные официанты уже вытаскивали тарелки из-под занесенных вилок, я отложила микрофон и огляделась. Гости выглядели сытыми и пьяными. Свекор ломал клешни какому-то непокорному панцирному. Свекровь с мамой вели оживленный диалог на языке жестов. Друзья танцевали, образовав самые неожиданные пары. За нашими стульями высилась гора подарков. Я потянулась за помидоркой черри и едва успела схватить ее, как подоспевший официант забрал поднос. Потом гости говорили, что было вкусно и весело, деталей не помню. Точно помню только, что было много длинных тостов. И то, что Гийому со мной повезло.
В машине, нагруженной недоеденным провиантом, мы ехали в сторону дачи, куда завтра должны были пожаловать самые стойкие гости.
— Гийом нашел мой маленький сюрприз? — игриво поинтересовался папа с переднего сиденья.
— Какой именно? Там было много сюрпризов, — так же игриво ответила я.
— Ну не мог же я позволить, чтобы мой зять никогда в жизни не пробовал черной икры! — довольно прогремел папа. — Я специально достал баночку из старых запасов и распорядился поставить прямо перед ним половинку лимона, наполненную ею.
— Гийом, ты видел где-нибудь на столе половинку лимона? — спросила я, облизнув вдруг пересохшие губы.
— Ага, она стояла прямо передо мной, но я так и не понял, что в ней было, и не стал пробовать.
— Это была черная икра, — тихонько простонала я и, видя, как меняется его лицо, поняла, что придется делать вторую свадьбу. На этой мы ничего толком не поняли.
Сюи-ж-франсез?
Стомиллилитровая баночка томатной пасты в универсаме «Монопри» стоит два евро тридцать центов. Дешевле, чем в «Монопри», я пока не нашла. Томатную пасту здесь вообще найти проблема, хотя и решаемая, в отличие, скажем, от творога, гречки, ванильных сухарей и черного хлеба. Неприятность в том, что эти баночки продаются по четыре штуки, и, поскольку вытащить одну баночку из пластикового ухвата мне помешала усугубленная положением эмигранта деликатность, пришлось купить всю гусеницу за 9,20 евро. Пасты требовал рецепт фасолевого салата — один из немногих привезенных из дома рецептов, которые можно воплотить в жизнь здесь. Я и так знала их не больше десятка, а ассортимент французских универсамов обеднял мой кулинарный резерв до трех-четырех. А ведь мне надо было строить семью.
Мы с аппетитом съели фасолевый салат, который все равно ощутимо нуждался в привкусе консервантов лечо «Балтимор». И тут взгляд Гийома упал на три красные баночки, оставленные ждать своего часа в соседстве с маринованным тунцом.
— Что это? — сглотнул он.
— Это? Томатная паста, — ответила я, чувствуя подвох.
— Зачем она здесь? — строго спросил он.
— В салат, — ответила я, избегая опускать глаза в тарелку.
— В этот салат?! — в ужасе воскликнул он, будто я только что призналась, что использовала тараканий яд вместо соли.
Я молчала, как партизан, не решаясь сдать салат, над которым корпела весь вечер. Мой кулинарный энтузиазм испарился в мгновение ока. Казалось, Гийом сейчас откроет дверь в туалет и исторгнет из себя всю фасоль с базиликом, запятнанную мезальянсом с консервированной томатной пастой. Его нос вовсю трепетал от возмущения и брезгливости.
Мне пора бы уже смириться с мыслью, что мой муж, как многие французы поколения «эко», боится химикатов, нитратов, полуфабрикатов, консервантов и искусственных красителей. Он сам делает майонез и взбивает сливки. Если бы площадь квартиры позволяла, он бы сам отжимал оливковое масло и выращивал на подоконнике баклажаны. Если ему понадобится томатная паста, то для начала он дождется марта, когда на фермах собирают первый урожай помидоров и можно быть уверенным, что они выращены естественным путем, а не на грядках с гидропоникой. Потом он отварит четыре помидора, снимет с них кожицу, раздавит колотушкой, смешает в блендере с мелко нарубленными травами и специями — и будет ему паста! Поэтому если Гийом готовит, то мы ужинаем не раньше половины двенадцатого и все следующее утро я мою посуду. Зато на тарелках красуется что-то нечеловечески красивое и адски натуральное.
Я признаю правоту такого подхода к питанию, но не могу избавиться от мысли, что мой муж — жертва коммерческого заговора. Цель этого заговора — воспитать в горожанах комплекс вины за то, что они забыли, как держать грабли и доить корову. А вина — это всегда желание прощения. А желание прощения — это как кран на трубе с денежным потоком: отливай по требованию. Отливай четверть, а то и половину цены в карман якобы честным фермерам, которые, согласно легенде, добровольно лишают себя легкого заработка на пестицидах.
Правда, иногда ко мне приходит и противоположная мысль. Возможно, я, носитель наплевательского менталитета, попала в среду, где движущей силой является ответственность перед собой и миром. Мне идея ответственности очень близка, поэтому в дни, когда подобная мысль меня посещает, мне хочется срочно перевоспитываться. Я готова, как герой «Механического апельсина», пройти лоботомию, чтобы избавиться от циничных мыслей и недоверчивого отношения к пропаганде. Ведь в глубине души я хочу верить, что за надписью «био» на упаковке яиц стоит идиллическая ферма, где курицы бегают по зеленому лужку, едят свежесобранное просо, спариваются по любви и сами высиживают свое потомство. Но пока процедура стирания памяти в этой стране не разрешена, я продолжаю против воли думать о том, что вся эта суматоха вокруг «био» — очередная уловка подлых капиталистов.
…С того дня меня обуяла навязчивая идея тайно скормить Гийому томатную пасту, замаскировав ее в разных блюдах. И непременно дождаться от него похвалы: мол, как вкусно. В запасе боеприпасов были соус с сосисками и «русская пицца». Эпитет «русский» выручал необыкновенно. Скажи я ему, что это просто пицца, муж бы немедля подверг меня обструкции, ведь это он, а не я, провел две недели на Сицилии, обучаясь секретам тонкого теста у настоящего пиццайоло. А вот «русскую пиццу» — слоеное тесто, щедро смазанное этой самой томатной пастой, с кружочками сосисок и тертым сыром — он ел за милую душу. Как гастроспециалитет.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
