— Только посмотрите на нашего фокусника, — сказал кто-то.
Скоро ноги Гаса уже яростно лягались, как будто он лишился самообладания, на самом деле он даже умудрился пнуть Робби Шоу в губы. Грязная вода полилась на кафельный пол, и когда Натаниэль Гибб охнул при виде такой грубости, звук разнесся эхом с высоким металлическим звоном. Некоторые действия, единожды начавшись, уже не могут прерваться, не дойдя до самого конца, так работает туго сжатая и отпущенная пружина. Даже те, кто беззвучно молился, не могли пойти на попятный, было уже слишком поздно. Они держали его голову в унитазе, пока он не перестал сопротивляться. Этого же они добивались, не правда ли? Заставить его прекратить сопротивление. Когда битва была окончена, он сделался похожим на тряпичную куклу: сплошная изодранная материя и нитки. Они хотели только припугнуть его, указать ему его истинное место, но, как оказалось, когда они вытащили его, Гас уже начал синеть, задохнувшийся в их испражнениях и ненависти, неспособный сделать вдох.
Некоторые из старших парней, жестокие, опытные подростки, которые играли в грубый американский футбол и презрительно фыркали, когда кто-то казался им слабаком, тут же ударились в панику и кинулись бы звать на помощь, если бы Гарри Маккенна не велел им заткнуться и оставаться на своих местах. На лбу у Пирса был багровый синяк в том месте, где он ударился об унитаз, он быстро потерял сознание в этой игре, поэтому не смог сопротивляться так, как они ожидали, во всяком случае смог только под самый конец, когда сопротивление было уже рефлекторным и не могло привести к победе.
Гарри похлопал Гаса по спине, затем перевернул тело лицом вверх и подозвал Робби. Робби последние два лета подрабатывал на спасательной станции, но его не удалось убедить прижаться ртом ко рту Гаса, только не после того, как Пирс наглотался экскрементов. В итоге Натаниэль Гибб добровольно вызвался делать искусственное дыхание рот в рот, отчаянно пытаясь накачать воздуха в легкие Гаса, но было слишком поздно. Весь пол был в воде и нечистотах, когда лунный свет просочился сквозь окно, освещая то, что они натворили: высокий мертвый подросток лежал, вытянувшись на кафельных плитках.
Двое самых здравомыслящих парней кинулись в подвал за ведрами и швабрами и принялись оттирать и дезинфицировать пол ванной комнаты. К тому времени старшие уже вынесли тело Гаса Пирса из дома. Дейву Линдену наказали подмести за ними дорожку, чтобы уничтожить следы молчаливой процессии, от самой задней двери до реки. Они двигались через лес, пока не нашли место, где топкий берег плавно спускался к воде. В этом месте слабо пахло фиалками, которые цвели здесь весной, и один из мальчиков, вдруг вспомнивший о духах своей матери, принялся рыдать. В этом месте они опустили тело, осторожно, медленно, так что даже застали врасплох нескольких зеленых лягушек, раздавленных под нежданно обрушившимся на них весом тела. Гарри Маккенна опустился на колени и застегнул черное пальто. Он оставил глаза открытыми, как, ему представлялось, и должно быть у человека, решившего прогуляться вдоль реки ясной лунной ночью с намерением утопиться. На этом путь завершился. Гаса стащили вниз по берегу, который плавно уходил в черную воду. Парни протащили его между камышами и зарослями кувшинок, пока не оказались по колено в воде, а он не поплыл между ними, словно черная собака, и тогда они отпустили его, все разом, как будто бы сговорившись. Они отпустили его на волю течения, и ни один из них не задержался посмотреть, куда его понесло и как далеко он уплывет вниз по реке, прежде чем найдет место последнего упокоения.
Мальчики из «Мелового дома» начали заболевать в первую неделю февраля. Болезнь настигала их одного за другим, и скоро можно было предсказать, кто станет следующей ее жертвой, всего лишь посмотрев очередному кандидату в глаза. Некоторые из тех, кого она поражала, делались такими вялыми, что едва могли подняться с постели, другие за всю ночь не могли сомкнуть глаз. Были мальчики, чья кожа сплошь покрывалась непроходящей сыпью, и мальчики, которые начисто лишались аппетита, их желудок принимал только крекеры и подогретый имбирный эль. Посещаемость занятий постоянно была низкой, а моральный дух и того ниже. Аспирин исчезал с полок лазарета, все время требовались пузыри со льдом и средства, понижающие кислотность желудка. Сильнее других страдали первокурсники, жившие наверху, но они переносили страдания молча, не привлекая к себе внимания. Например, Дейв Линден мучился от кошмарных мигреней, из-за которых не мог посещать занятия, а Натаниэль Гибб чувствовал постоянное стеснение в груди, и, хотя он никогда не жаловался, бывали моменты, когда ему приходилось бороться за глоток воздуха.
Школьная медсестра признавала, что никогда еще не видела ничего похожего на эту эпидемию, она даже гадала, не новая ли волна азиатского гриппа поразила подростков. Если так, то у заболевших не было иного выбора, кроме как ждать, пока собственные антитела помогут им выздороветь, потому что, совершенно очевидно, ни одно из применяемых средств нисколько им не помогало. На самом же деле эпидемия была спровоцирована вовсе не бактерицидной инфекцией и не вирусом. Вина за разразившуюся эпидемию целиком и полностью лежала на Эйбе Грее, так как в первую неделю месяца, когда послеобеденное солнце звало веснянок погреться на скалах вдоль речных берегов, Эйбел появился в кампусе Хаддан-скул. Он ни с кем не разговаривал, ни к кому не подходил, но его присутствие ощущалось повсюду. По утрам, когда мальчики сбегали по ступеням «Мелового дома», Эйб уже сидел, удобно устроившись на ближайшей скамейке, и ел свой завтрак, просматривая «Трибьюн». Он стоял на посту у двери в столовую каждый полдень, и здесь же его можно было застать вечером перед ужином. Каждый вечер с наступлением темноты он останавливал свою машину на стоянке перед «Меловым домом», он слушал в машине радио и ел чизбургер с беконом, купленный в «Селене», стараясь по мере сил не закапать жиром пальто Райта. Каждый раз, когда какой-нибудь парень выходил из дома, собираясь на пробежку или направляясь поиграть в хоккей с друзьями, он наталкивался на Эйбела Грея. Уже скоро даже у самых самоуверенных и нахальных из подростков начали проявляться общие симптомы, и они заболевали, как и остальные.
Чувство вины — странная штука, человек может вовсе его не замечать до тех пор, пока оно как следует не обоснуется внутри его, не откроет свою лавочку и не примется трудиться над его желудком и прочими внутренностями, заодно с совестью. Эйбу это было хорошо знакомо. Он выделил для себя нескольких обитателей «Мелового дома», которые казались более издерганными, чем остальные, и, пока они ходили на занятия, не спускал с них глаз, дожидаясь несомненных проявлений угрызений совести: внезапного румянца, дрожи, привычки оглядываться через плечо, даже если никого нет рядом.
— Вы ждете, что кто-нибудь к вам подойдет и сознается? — спросила Карлин, когда догадалась о намерениях Эйба. — Этого никогда не случится. Вы не знаете этих парней.
Но Эйб знал, на что похоже, когда слышишь голос покойника, обвиняющий живых в том, что они сделали или не сделали. До сих пор, проезжая мимо их старого дома, он слышал голос брата. Именно этого он и искал сейчас в школе — человека, который изо всех сил старается убежать от того, что творится внутри его собственной головы.
