Потом она стояла у постели умирающего мужа, и он удивил ее, с мольбой протянув к ней руку. Она как будто оттаяла и прислушалась к его шепоту:
— Люси, я… я ее нашел.
Она наклонилась и сказала:
— Да, Симон, ты ее нашел.
Он, видимо, по голосу понял, что жена его прощает, потому что собрав остаток сил, проговорил:
— Ребенок… ты возьми ребенка. Не… оставляй его здесь.
Люси не стала убеждать его, что ребенок должен быть с матерью, где бы она ни находилась.
Симон снова еле слышно прошептал:
— Ты… прости меня, Люси. Ты… была хорошей женой. Ты… не заслужила такого обращения. Можешь понять, из-за чего я себя так вел!
— Помолчи, лежи тихо.
— Мне скоро очень долго придется лежать тихо, Люси. Скажи, ты меня прощаешь?
Она не могла видеть его страдания, поэтому быстро ответила:
— Нечего прощать. Это жизнь! Так уж распорядился Господь.
— Ты была слишком хороша для меня. А мне надо было бы добиться ее, она бы меня вволю помучила. Да уж, она бы помучила. Жаль, что нет времени… доказать тебе, что я могу быть другим… Возьми мою руку, Люси.
Она сжала его руку, он закрыл глаза… Казалось, что Симон уснул.
В час ночи у Норин начались родовые схватки. Люси стояла с одной стороны, акушерка с другой, и обе советовали поднатужиться, вытирали пот со лба, терпели, когда роженица цеплялась за них ногтями. Время шло, схватки становились все сильнее.
В один из таких моментов Тилли открыла дверь, жестом позвала Люси и тихо сказала:
— Стив считает, что вам надо отдохнуть. Я побуду здесь.
Тилли встала на ее место у изголовья кровати и взглянула на потное лицо акушерки. Женщина покачала головой и проговорила:
— Надо бы что-то сделать, а то никак…
Тилли не переспросила «Что?». Она склонилась над Норин и тихо попросила:
— Ухватись за спинку кровати, Норин, милая.
Тут же послышался грубый окрик:
— Она уже пыталась.
Тилли распрямилась, ощутив атмосферу деревни. Эта женщина, акушерка, позволила уговорить себя из любопытства. Сейчас она выглядела почти такой же усталой и вымотанной, как Норин.
Тилли немедленно превратилась в хозяйку дома:
— Вы очень устали, спуститесь вниз, на кухню, и пришлите сюда кого-нибудь из женщин.
— И что они могут, мэм, в такое-то время?
— То же, что и вы. В данный момент от вас никакой помощи.
— Не хотите ли вы сказать, мэм, что я не знаю свою работу?
— Я всего лишь говорю, что вам нужно отдохнуть.
Женщина фыркнула, негодующе взглянула на Тилли и заявила:
— Ладно, но уж потом меня не вините, если что-то без меня случится.
Акушерка не договорила, как раздался стук в дверь, и вошла Пег с подносом, на котором стояли чашки с бульоном. Тилли сразу же сказала ей:
— Пожалуйста, отнеси поднос в маленькую библиотеку, Пег, миссис Грант немного отдохнет. И сразу же возвращайся сюда.
Женщина вышла, всем своим видом выражая протест. Но Тилли почувствовала, что та в душе рада: не так-то просто простоять четыре часа на ногах.
Когда Норин начала стонать, Тилли взяла ее руки в свои и попросила:
— Поднатужься, милая, попытайся. Давай, попробуй.
Девушка послушно сделала попытку, но ее силы явно кончились, и она расслабилась. Беспокойство Тилли росло с каждой минутой. Если не принять меры, Норин тоже умрет. Эта мысль заставила ее взглянуть на дверь, ведущую в гардеробную. Там, как она знала, ходил из угла в угол Вилли. Только Стиву удалось уговорить его уйти из этой комнаты, и она сама заперла смежную дверь на ключ. Но сейчас Тилли подбежала к двери, отперла ее и позвала:
— Иди сюда. Иди скорей.
Сын вошел, и Тилли прошептала:
— Ей очень плохо, она очень ослабела. Возьми ее за руку, поговори с ней.
Она быстро подвела его к кровати, но когда Вилли взял руку Норин, то не почувствовал ответного пожатия. Девушка остановила на нем свой взгляд и слабо выговорила:
— Вилли?
— Моя дорогая, радость моя, ну… как ты? — Вопрос был глупым, но его задают все мужчины. Ее ответ заставил его вздрогнуть.
— Если ребенок… выживет, отдай… его моей маме, обещаешь?
Он не ответил, и Норин повторила:
— Обещаешь?
— Но… ты обязательно поправишься, все будет в порядке. Разве нет? — Вилли повернул голову к смутной фигуре матери, стоящей с другой стороны кровати, и, не получив ответа, прижал руку Норин к груди, бормоча: — Норин! Норин! Ты должна поправиться. Ты… мне нужна. Я тебя люблю.
Ответом ему был лишь стон: началась новая схватка. В этот момент дверь приоткрылась, и в комнату поспешно вошла Пег, рассыпаясь в извинениях по поводу задержки — акушерка перевернула чашку с бульоном.
За дверью Тилли заметила Стива, который жестом просил ее выйти к нему. Она плотно закрыла за собой дверь и вопросительно посмотрела на него.
— Он умер, — тихо произнес он.
Тилли ждала этих новостей, но почему-то удивилась своей реакции. Ей снова захотелось плакать, а внутренний голос из далекого прошлого прошептал: «Ах, Симон, Симон!» И она опять мысленно увидела доброго и заботливого молодого фермера, который когда-то буквально спас ее от голодной смерти. Но тут вмешался еще один голос, и она услышала, обвинение: «Что в тебе такое, что так меняет людей?»
— Это к лучшему. И все-таки странно, Тилли, что ему довелось умереть в этом доме… Ах, Тилли! — Ей показалось, что Стив произнес ее имя так, будто проклинал это ее качество, которому так и не нашлось названия.
Она выпрямилась и сдержанно попросила:
— Пожалуйста, скажи… ее матери… Что, она нужна здесь? — Она кивнула на дверь в голубую комнату.
Стив, конечно, заметил перемену в ее тоне, но предпочел не обращать на это внимания.
— Как Норин?
— Мне кажется, плохо.
Из-за закрытых дверей раздался душераздирающий вопль. Стив повернулся и ушел, оставив Тилли стоять и молиться: «Господи, не дай этому случиться с девушкой». В этот момент она думала не о Люси Бентвуд, которая потеряет одновременно и мужа, и дочь. Нет! Тилли думала о своем сыне и том грузе вины, который ему придется нести, если Норин умрет, рожая его ребенка. Ведь не без его участия девушка оказалась в столь бедственном положении.
Мимо прошла Люси, женщины молча обменялись взглядами. Стив открыл ей дверь в комнату, и вырвавшийся оттуда дикий крик заставил их сердца содрогнуться.
На рассвете родился ребенок. Девочка была очень слабенькой, и когда она издала свой первый крик, Норин Бентвуд присоединилась к отцу.
