— Он крутил роман со старушкой с родинкой? — игриво спросил Малхолланд.
— Нет, — серьезно ответил Баттен. — Она заменила ему мать. И не переоценивайте значение ударов в лицо. Продолжай, Костелло.
— Он мастеровой…
— И умеет обращаться с острыми предметами, — заметил Андерсон.
— По словам детектива Николсона, он не раздумывая поранил себе руку стамеской, когда в этом возникла необходимость, — продолжала Костелло. — Это позволило ему перенести встречу с Молки Стилом. Тот должен был увидеться с ним после футбольного матча, но Шон назначил встречу… в уединенном месте, известном ему с детства.
Какое-то время все молчали. Баттен потер подбородок, ощущая отросшую за день щетину.
— А можно ли доказать, что Мактайернану заплатили за убийство Молки?
— Мы ничего не нашли, — ответила Костелло, — но время, когда в его квартиру вломились, очень подозрительно.
— Но никто ничего не платил.
— Мы ничего не нашли, — повторила Костелло.
— Или он хорошо все припрятал, — продолжал развивать свою мысль Баттен, — дожидаясь, пока его выпустят и он будет чист. — Он откинулся на спинку кресла. — Темноволосая девушка — это Труда, верно?
— Если не считать, что та была блондинкой. Но все возможно. Проблема в том, что ее никто не видел, — пояснил Андерсон.
— Потому что она не хочет, чтобы ее видели. Ничто не меняет внешность женщины так, как другой цвет волос.
— Верно, верно, — согласился Баттен, — но давайте вернемся к самому началу. Мы, модные психологи, считаем, что надо плясать от Арлин. Она отличается от других. Два других убийства были гуманнее — я имею в виду, что они технически были схожи, он все контролировал, — но в случае с Арлин… Она разозлила Кристофера Робина, он был зол на нее лично. Ее лицо — тому подтверждение. А почему?
Малхолланд сказал:
— Увидев, что сделали с лицом Арлин, Макалпин вспомнил о Мактайернане и Молки. Мы не знаем, что вышло из Мактайернана, но мы знаем, откуда вышел он. Вы видели отчет социального работника, какое у него было детство. И мы знаем, что они с Арлин встречались!
— Из всех подозреваемых он подходит лучше всего, — тихо вставил Баттен.
— Только слишком молод, — возразила Костелло. — И не религиозен. А если не сбрасывать со счетов версию о религиозном фанатике, то мать Арлин использовала слово «дружеский», говоря о священнике и своей дочери. Думаю, что если бы им был О’Киф, Арлин называла бы его по имени. Но она могла иметь в виду Лиска и не хотела говорить матери, что тот был протестантом. Если бы я вознамерилась обвести вокруг пальца священника, то Лиск был бы самым легким вариантом.
— Если она положила глаз на священника, то именно О’Киф — кандидат номер один. Женщин — не важно, католички они или нет, — всегда привлекают мужчины его типа.
— У Шона, возможно, и не было мотива, но он — незаконнорожденный сын католички, — не унимался Малхолланд.
— Это только наши предположения, а никак не объявление его имени. Но ход твоих мыслей понятен.
— Через компанию Уайта может быть связь с двумя другими девушками, — сказала Костелло. — Одного телефонного звонка от обаятельного Шона с просьбой проверить свою работу было бы вполне достаточно.
— И все-таки мне кажется, что он слишком молод, — сказал Андерсон.
— Но уже много чего повидал, — возразила Костелло.
— Да уж. Все опять пошло по кругу, верно? — заметил Баттен. — Давайте вернемся к Арлин — есть еще что-нибудь, что могло вызвать искру и спровоцировать убийцу?
— Ничего, о чем бы мы уже не говорили, — ответил Малхолланд. — Она хотела переехать в новую квартиру, но не собиралась менять образ жизни. Квартира ей была нужна, чтобы больше зарабатывать. Старым ремеслом, я имею в виду.
Костелло открыла папку с делом Арлин.
— Ее часто предупреждали и дважды арестовывали. Здесь есть фото из отдела нравов. Взгляните. Вот она — гейша с черными волосами. Вот — школьница в поясе с чулками и с каштановыми волосами. Что вы об этом думаете?
— Лично я думаю, что это отвратительно. Она эти фото раскладывала по телефонным будкам?
— Да.
— Господи! Неудивительно, что у нее не было денег. — Малхолланд поморщился.
— А вот эта — самая последняя, здесь она рыжая. Еще не перекрасилась по совету Трейси.
— Я не понимаю, о чем ты, Костелло, — сказал Баттен.
— В момент убийства она была блондинкой, а таких фотографий нет.
— Трейси объяснила Арлин, что если она перекрасится в блондинку, то сможет зарабатывать больше, — просветил Малхолланд.
— Ты хочешь сказать, что у Кристофера Робина снесло крышу из-за того, что какая-то тупая стерва обесцветила волосы? — взорвался Андерсон.
— Разве не ты сказал, что надо плясать от Арлин, которую убили из-за принадлежности к древнейшей профессии? — Костелло повернулась к Баттену.
— Да, — ответил тот машинально.
— Ты хотел узнать, какая в ней была последняя перемена? Вот это и есть последняя перемена.
Баттен уперся ногой в стол Макалпина и начал раскачиваться в кресле. Скрип пружины действовал Костелло на нервы.
— Как я понимаю, священника в кафе опознать не удалось?
— Нет, — ответила Костелло. — При виде стоячего воротничка люди, похоже, не смотрят на лица. А Шон — симпатичный, поэтому официантки на него и глазели. Так что здесь ничего нового. Вингейт просмотрел записи камеры наблюдения, но она была направлена на улицу.
Андерсон ругнулся про себя и вскочил.
— Надо послать кого-нибудь за пиццей, а то магазин закроется. Кому-нибудь что-нибудь надо? Последний шанс поесть перед рассветом.
Четверг, 5 октября
Лиза с раздражением пыталась навести порядок на кухне после прошедшего завтрака. Присутствие полиции в приюте никак не повлияло на желающих бесплатно поесть, но зато отпугнуло добровольных помощников и теперь всю работу ей пришлось выполнять самой. Воздух был насыщен запахом жареной ветчины, а весь стол заставлен грязными кружками всех мыслимых форм и размеров, ожидающими своей очереди в раковине. Костелло заметила, что Лиза ни к чему не притрагивалась без прочных резиновых перчаток. Она выглядела уставшей, кожа вокруг пирсинга над бровью покраснела, и она то и дело убирала челку со лба тыльной стороной ладони.
В приюте царила тишина, даже радио в углу было выключено. Во всем здании не было слышно ни шорохов, ни шепота — только гулкое эхо пустоты. Костелло оглядела высокий потолок и темные деревянные панели. «Храм должен быть храмом», — подумала она. Снаружи доносились голоса рабочих, кто-то пилил доску.
Костелло осторожно постучала в открытую дверь. Лиза обернулась и устало на нее взглянула.
