которым приходится делать то, что они совсем не хотят делать.
Никто из тех, кто приближался к дому, не считал себя плохим человеком. Одних поневоле втянули во все это, другим нужно отдохнуть от самого себя, а кто-то просто делает то, что должен. В моей голове роились тысячи самооправданий, тысячи витиеватых, слепых, скользких объяснений.
– В тот момент, когда я догадался, в чем ваша проблема, – сказал Бони, – когда я увидел, что вы не уверены вообще ни в чем, я понял, что надо идти до конца. Вы ведь так и будете думать: действительно ли кто-то что-то сделал или это просто случайность? Потому я и обрубил связь на крыше. Я не виноват, что Марта воспользовалась открытой дверью, чтобы спрыгнуть, это просто удачное совпадение. А когда Марта умерла, мне надо было всего лишь заставить вас думать, что произошло убийство, и тем самым превратить вашу жизнь в кошмар. Сказать кое-что одному, заронить кое-какую идею в другого, и вы все уже в истерике.
– Зачем? – с трудом выговорил я.
Я уже не понимал, кому задаю этот вопрос, ему или мирозданию, а возможно, он прозвучал в голове тех, кто находился снаружи.
– Не знаю, – ответил он с почти детской наивностью. – Мне приятен хаос. В хаосе гораздо легче управлять людьми. В мире слепых одноглазый – царь и бог, а в мире запутавшихся тот, кто знает, что происходит, – император.
Мои глаза были устремлены вперед, но ничего не видели, и я хотел, мне претило, я злился и боялся, был непреклонен, пытался исчезнуть, улыбался, сжимал челюсти. Бони снова сел на корточки, на этот раз вплотную ко мне, и прошептал мне прямо в ухо, потому что знал: сейчас я пойму, что он со мной разговаривает, только если почувствую его дыхание на своей коже.
– Я мистер Хайд и никогда не был доктором Джекиллом, что бы она ни говорила. Это, в конце концов, два домика из одних и тех же досок, просто по-разному уложенных. Снаружи они вроде бы не похожи, но внутри одно и то же – пустота.
Нет, не пустота, подумал я, и на мгновение мне показалось, что у меня есть мысль, за которую можно зацепиться, когда они все придут, но это ощущение быстро прошло. Дверь открылась, они начали заходить, нескончаемый поток людей, и все, что я мог думать, это нет, нельзя позволить этому случиться, нельзя позволить им видеть, какой у них тут высокий потолок, а где все, где эти читатели мыслей, о которых все говорили, я никогда не верил, что они существуют, это россказни о тех, кто это там лежит в углу, они все еще живые, чего это с ней, она выглядит как будто запах подмышек этого, который рядом со мной, невыносимо, просто всего лишь один тут, остался только один читатель мыслей, и он уже совсем плох, чтоэтоникогонеосталосьгдевсект
которые я держал в их руках, опустились вслед за ним. Я смотрел на Бони, заглянул в его бегающие глаза. Я чувствовал комариный укус на шее громилы, стоявшего в двух метрах от меня, и слишком тесный ремень худого юноши в углу комнаты, и всё вместе. Я посмотрел вокруг и увидел, как все поворачивают голову вслед за мной, а потом я направил худого юношу в углу к диспетчерскому пульту, поднял его руку, взял его пальцами микрофон. «Можете выходить, – произнес я его хриплым, удивленным голосом. – Все кончено, можно выходить».
Прошла долгая минута, затем я услышал позади себя голос Мерав. Мы все повернулись к ней, она отскочила назад, выпучив глаза от удивления.
– Все в порядке, – сказал я, и голос вышел из множества глоток, из глоток всех, кто был в комнате. – Это я.
Она протиснулась между ними и добралась до меня, положила руку на мое плечо.
– Это ты? Теперь все здесь – это ты?
– Да, – сказали мы, наш голос прокатился раскатистым эхом. – Тебе есть чем его связать?
Мерав посмотрела на Бони, который к этому моменту уже лежал на полу, положив руки на голову.
– Да, – ответила она и вытащила из кармана наручники. – Этого пока хватит.
Она подошла к нему, отвела его руки за спину и надела на них наручники.
– Возьми у нас оружие, – сказали мы.
Она забрала оружие. Она поняла, что сейчас произойдет, видела, что нас уже начинает трясти.
– Оружие у меня. Все хорошо. Ты в порядке?
– Да, – ответил я, и мы упали в обморок, все рухнули вниз, образовав ковер из тел, и все почернело.
30
Я открыл глаза и увидел голубое небо.
– Они, кажется, закончили со вторым этажом, – услышал я голос. Надо мной склонилось красивое лицо Сиван. Она улыбнулась.
– Он очнулся! – сказала она. Мерав и Даниэль тоже склонились надо мной. – Как ты себя чувствуешь? – спросила Сиван. – Помнишь, где ты? Помнишь, что случилось?
– Да… – пробормотал я, – помню… помню все… где… где я?
Я приподнялся на локтях и осмотрелся. Мы снова собрались на холме около пятой лунки, подальше от края поля. Складные стулья стояли в ряд, на них сидели Михаль, Михаэль, Аарон и Мишель и смотрели вдаль, на дом. Михаль приложила к глазам маленький бинокль, а Михаэль держал в руке большое ведерко попкорна.
– Агент в очках симпатичный, – сказала Михаль, – надутый, но видно, что умный.
Я повернулся и тоже посмотрел на здание вдалеке, которое было сейчас окружено желтыми полицейскими лентами.
– Они все еще собирают улики, – сказала Мерав, – но, кажется, через несколько часов мы сможем вернуться.
– Или придется спать прямо тут, – сказал Михаэль и протянул руку, чтобы взять у Михаль бинокль.
– Может, просто вернемся домой, раз вся эта ерунда закончилась? – спросила Михаль и оттолкнула его руку.
– Закончилась?
– Видимо, да, – сказала Сиван. – Бони и его шайку уже задержали. Они еще нескоро вернутся. Полицейские нашли в комнате Бони пакет с веществом, которое он принимал, пока был здесь, и отправили на экспертизу.
– А Шапиро?
Мерав засмеялась:
– Все еще спит. В комнате Мишеля, по иронии.
Я взглянул на Мишеля. Он сидел и молча смотрел на здание.
– Подожди-ка, – сказала Мерав. Она встала, вытащила сотовый и нажала на кнопку, а потом приложила к уху. – Да, да, проснулся, он здесь. На. – Она протянула мне телефон.
– Связь
