уже нет. Ты его брала?
Глаза Лизы сначала сужаются до щелочек, а потом расширяются. На губах начинает расцветать улыбка. Пораженная или издевательская?
— То есть ты проебала какой-то конверт и из-за этого держишь меня на паузе? Пиздец, подруга… Просто пиздец…
От ее возмущения дрожь уже у меня. Иногда кажется, что весь белый свет объединился, чтобы свести меня с ума.
Это все очень похоже на бесконечный сюр.
— Я не проебывала, — произношу отчетливо и негромко. Врезаюсь взглядом в неприкрытую иронию у Лизы на лице.
Никогда не думала, что грань между любовью и ненависть настолько тонка.
— Тебя отец попросил? — Задаю новый вопрос. Лиза в ответ фыркает. Сразу. Это знак? Она врет?
— Что за чушь ты несешь, Юля? Зачем моему отцу просить у меня на крысу вытащить у тебя какой-то конверт? — Лиза так легкомысленно высмеивает мою реальность, что хочется матом ответить. Не знаю, как сдерживаюсь. Но взгляд подруги становится еще жестче. Кажется, я нащупала границы нашей с ней дружбы. Они идут по линии, за которой — интересы ее семьи. — Ты о себе что возомнила, Юль? У тебя паранойя? Связалась с Тарнавским, теперь тоже будешь говно на всех лить?
Обвинение бьет невидимым кулаком в грудь.
Я шумно выдыхаю.
Так ты в курсе, что у твоего отца с Тарнавским или нет?
— Хотя точно… Это же все Тарнавский… Почему я сомневаюсь-то? Была нормальным человеком, а стала… Он про нас гадости говорит?
— Да при чем тут! — Несдержанно всплескиваю руками. — У меня в сумке был конверт. Я встретилась с тобой. Мы ели. Пили. Больше я ни с кем не встречалась. Домой ехала на такси. Ночью конверт я уже не нашла. Что я должна думать?
Жду ответа с настоящим нетерпением. Хочу правды. Хочу знать — взяла или нет. Отдала или нет. Но Лиза чему-то улыбается. Смотрит на ни черта не успокаивающий сейчас своим журчанием фонтан. Потом стреляет глазами в глаза.
— Наверное, что ты сама его проебала. Я тут при чем, Юль?
Воздушный замок придуманной дружбы рушится. Я окончательно убеждаюсь: Лиза не признается. И я свой конверт тоже не получу.
Вопрос Смолиной повисает в воздухе. Я отшатываюсь.
Смотрю над ее плечом. В глаза… А смысл-то есть?
— Девочки, давайте в рестик зайдем? Че вы тут торчите? — Понятия не имеющий о происходящем между нами Игорь совершает решительную глупость. Подходит, с улыбкой кивает обратно на заведение.
Я мажу по нему своим бесцветным взглядом, заставляю улыбку стать менее яркой.
— Юль…
Он зовет, я мотаю голову и упираюсь взглядом в лицо Лизы. Сейчас она кажется мне безразлично жестокой. Возможно, даже удовольствие получает. Наказывает меня… Не знаю, за что. За то, что на отца ее плохо работаю. Или за то, что с ней не так дружу.
— Юля с нами не пойдет, Игорь. Ей с нами перестало нравиться. У нее судья есть…
— Тебе всегда было посрать, что в моей жизни происходит… Наша дружба — предоставляемый тебе сервис… — Это уже лишнее. Нужно молчать и думать, что дальше. Но я тоже не всегда могу сдержаться.
По лицу Лизы видно, что и я тоже умею делать неприятно. Уже явно не подруга кривится, собирается ответить, но вместо этого — отмахивается, хватает за руку Игоря и тянет прочь.
Оглядывается только раз, чтобы громко крикнуть:
— Ну и пошла ты, Березина!!! Сервис хуевый! Подписку я не продлеваю!!!
Глава 36
Юля
Я не могу успокоиться после встречи с Лизой ни по пути домой, ни оказавшись в квартире.
Голова взрывается из-за переизбытка противоречивых мыслей и слишком сильных для меня эмоций.
Но роскошь успокоение мне не просто не светит, все намно-о-о-ого хуже: дровишек в ментальный костер подбрасывают сплетники в неформальном чате сотрудников аппарата суда.
Сейчас меня лучше не трогать, но кому какое дело? Меня несколько раз тэгают, заставляя зайти и вчитаться в то, что знать я совершенно точно не хочу.
«Юля!!! Проснись!!! Что ты знаешь про обыски на предприятии бати твоего Тарнавского?!»
Буквы пляшут перед глазами. Язык немеет. Пальцы тоже.
Конечно же, я не знаю ни черта.
Только чувствую, что кольцо на шее сжимается все плотнее. Это на моей. Ну и, судя по всему, на шее Тарнавского тоже.
«Походу скоро кабинет освободится»
Злой сарказм Артура набирает кучу реакций — как слезок, так и смеха. Мне кажется, каждому есть, что сказать. И только я молчу.
Мелания добавляет: «Но Тарнавская, ты не бойся. Марк попросит за тебя у Петровича. В канцелярии всегда вакансии есть»
Подобная «забота» мне ни к чему. На нее я тоже не отвечаю даже шаблонным «Я Березина, а не Тарнавская».
Вообще уже не знаю, кто я. И что я.
Выхожу из диалога и упираюсь взглядом в бойцовскую собаку.
Страшно представить, что сейчас чувствует и думает он. Злорадства во мне снова ноль. Мне кажется, он жалеет. Часто мы начинаем жалеть только вляпавшись. А он… Да по уши. Кому, как не мне, знать, сколько в его послужном списке легкомысленно совершенных беловоротничковых преступлений.
Становится понятней некуда, зачем ему конверт в понедельник. Смолин (или кто-то другой, но скорее всего связанный с Лизиным отцом) начал наступление. Тарнавский должен нанести ответный удар.
А бить… Нечем. Конверт я потеряла.
Жмурюсь, опускаюсь на пол, откладываю телефон и обнимаю колени руками. Так и сижу, покачиваясь, минут двадцать.
Я в понедельник никуда не пойду. Я ему ничего не скажу. Соберусь. Уеду. Пусть сам…
Пытаюсь успокоить себя планом побега, но понимаю, что не смогу так. Слишком… По-крысиному.
Я так упрямо его защищала, ничего не передавая врагам, и так сильно подставила, недосмотрев за единственным действительно важным поручением. И что будет дальше?
Следующий обыск — в его кабинете? Он хотя бы сейф свой почистил? А ноутбук? Он хотя бы что-то делает, господи? А если его задержат?
Я не хочу о нем переживать. Я не должна. Мне не о чем. Но остановиться так сложно!
На телефон то и дело приходят сообщения от Лизы. Не знаю, зачем она добрасывает, но сначала взглядом пробегаюсь по мельтешащим огромным простыням с претензиями, а потом беру мобильный в руки и обеззвучиваю наш с ней диалог.
Ни один мой дружеский проеб не стоит того, чтобы со мной… Вот так.
Когда телефон не жалит бесконечными вспышками и назойливым жужжанием — перестает казаться порталом в слишком стремную реальность.
Мысли путаются меньше. Из бессмысленной какофонии рождается простенький мотив. Вместо главной темы — беспричинно важный для
