концов, это действительно не так уж и важно.
Некоторое время они опять шли молча. Потом Майоров неожиданно сказал:
— У меня умерла мама.
— Что? — Мария не сразу поняла, о чем он.
— Вы спросили, почему я оставил медицинский факультет.
— Да?
— У меня умерла мама. Она умирала долго и мучительно, врачи ничем не могли помочь… И я разуверился в медицине.
Мария взглянула ему в лицо — лоб Ильи прорезала горькая морщинка, глаза потемнели и словно ввалились. Она вдруг поняла: он же до сих пор переживает свое бессилие перед смертью дорогого человека! Видно, мать занимала большое место в его жизни…
Повинуясь внезапно возникшему импульсу, она остановилась и взяла его руки в свои ладони, ласково прошептала:
— Ну, будет, будет…
Майоров вдруг наклонился и коснулся губами ее запястья.
Сцена длилась всего несколько секунд. Потом Мария, словно опомнившись, резко выдернула руку и быстро пошла вперед.
Майоров шел с ней рядом и молчал. После этого признания и жеста оба чувствовали себя неловко — будто перешли некую грань, отделяющую людей, грань, переступать которую Мария Спиридонова давно себе запретила.
У особняка Уваровой она сухо простилась со своим спутником, подчеркнуто по-товарищески протянув для пожатия руку.
Шестого июля, около трех часов пополудни, адъютант военного агента лейтенант Леонгард Мюллер просматривал почту: бумаги и депеши, присланные из Берлина.
Лакей возник рядом со столом почти бесшумно: результат многолетней выучки. Хорошие слуги должны быть в доме незаметны. Мюллер поднял голову:
— Что вам, Пауль?
— Господин советник посольства просит вас пройти в малиновую приемную.
— Передайте господину советнику, что я освобожусь через десять минут.
— Простите, — лакей почтительно наклонил лысеющую голову, — господин советник настаивает, что это срочно.
Мюллер едва заметно поморщился:
— Хорошо, сейчас.
Он аккуратно сложил бумаги в красивую кожаную папку, щелкнул замочком и не торопясь направился к выходу.
Малиновая приемная — прохладная просторная комната, обставленная дорогой кожаной мебелью, комната как будто еще из прошедших, спокойных времен. Первый советник германского посольства в Москве доктор Рицлер стоял у окна, сжимая в руке какую-то бумагу.
— Взгляните, Леонгард.
Мюллер пробежал глазами написанное. Это было предписание председателя Чрезвычайной комиссии Дзержинского, в котором два лица уполномочивались для переговоров с графом Мирбахом по личному делу.
— Вы что-нибудь понимаете, Леонгард? Какие личные дела могут быть у ЧК с господином послом?
Мюллер пожал плечами:
— Не представляю. Но господ чекистов придется принять.
Через пару минут в приемную провели двоих мужчин. Один, смуглый брюнет, одетый ь черную пиджачную пару, усатый и бородатый, с пышной спутанной шевелюрой, отрекомендовался Блюмкиным. Другой, рыжеватый, с маленькими усиками и горбинкой на носу, в коричневом костюме и цветной косоворотке, представился председателем революционного трибунала Андреевым.
Когда все четверо расселись вокруг овального мраморного стола, доктор Рицлер осведомился, что господам угодно.
Блюмкин усмехнулся:
— В бумаге все написано. Мы уполномочены поговорить с графом Мирбахом по его личному делу.
— Вы можете изложить это дело мне, — заметил Рицлер. — Я первый советник посольства.
— Вы же слышали, — сказал Блюмкин. — Это личное дело, и касается оно непосредственно господина посла.
— Но я уполномочен и на личные переговоры.
Блюмкин нахмурился:
— Господин советник, я обязан придерживаться определенного поручения. Мы будем говорить только непосредственно с графом Мирбахом.
— Но..
— Боюсь, что это дело такого рода, что вы все равно решить ничего не сможете.
Мюллер и Рицлер переглянулись. Недавно в посольство поступили сведения, что на жизнь Мирбаха готовится покушение. Может быть, Дзержинский прислал этого нахального лохматого революционера, чтобы сообщить какие-то конфиденциальные сведения?
Доктор Рицлер поднялся:
— В таком случае, господа, я пойду уведомить господина посла о вашем посещении.
Трое оставшихся за столом молчали. Мюллеру стало немного не по себе: в этом молчании было что-то тревожное.
Через несколько минут Рицлер вернулся и пригласил «товарищей из ЧК» в малую приемную:
— Господин граф сейчас выйдет.
Еще несколько минут тягостного молчания. Наконец послышались шаги. Распахнулись тяжелые двери, и в приемную вошел граф Мирбах, посол Германии в России.
После приветствий посол опустил свое грузное тело на услужливо пододвинутый стул и выжидательно посмотрел на Блюмкина, признав в нем руководителя этой странной делегации:
— Так что вы хотите, господа?
— Я уполномочен переговорить с вами касательно вашего родственника. — отчеканил Блюмкин, глядя послу в лицо, — Касательно некоего графа Роберта Мирбаха.
— Это ошибка, — сухо сказал посол. — Меня уже об этом предупреждали. Граф Роберт Мирбах мне лично незнаком и является венгерским подданным…
— Однако сам Роберт Мирбах утверждает обратное. Вот у меня здесь есть документы, подписи на которых вам хорошо известны, — Блюмкин потянулся за кожаным портфелем, стоявшим рядом с его стулом. — Например, подпись датского генерального консула Гакстгаузена. Согласно этим документам, Роберт Мирбах замешан в шпионаже…
— Я повторяю, господа, это ошибка. — Мирбах кинул досадливый взгляд на доктора Рицлера. — Ко мне это все не имеет никакого отношения.
— Может быть — предупредительно вмешался доктор. — имеет смысл господину" послу дать письменные разъяснения по этому делу через комиссара Карахана?
Мирбах утвердительно кивнул и уже хотел подняться, как в разговор вмешался второй посетитель, до этого не проронивший ни слова.
— Может быть, вы все-таки хотите узнать, какие меры со стороны революционного трибунала будут приняты по отношению к графу Роберту?
Мирбах опять переглянулся с Рицлером.
— Ну что ж, пожалуй…
— Это я вам сейчас покажу, — сказал Блюмкин и полез в портфель.
Все дальнейшее происходило очень быстро. Блюмкин выхватил из портфеля револьвер и выстрелил через стол сначала в
