Еще несколько минут, чтобы написать зашифрованное послание Арно де Вианкуру. Затем Леоне должен будет передать послание одному дружески настроенному священнику церкви Сен-Жермен-л'Осеруа, который и проследит, чтобы оно дошло до Кипра. Текст послания был лапидарным и не имел никакого смысла для непосвященного.
Арно де Вианкур поймет, что Леоне узнал шесть имен французских прелатов, которые могли быть избраны Папой благодаря поддержке короля Франции, и что ему пока еще не удалось установить личности наиболее вероятных кандидатов, для чего ему требовалось время. Рыцарь не стал упоминать о других мрачных открытиях, касавшихся предрешенного конца орденов тамплиеров и госпитальеров. Он должен был еще подумать, как лучше нанести контрудар.
Не прошло и часа, как Леоне вышел из маленькой церкви,[87]возвышавшейся недалеко от Сены. В нескольких шагах от церкви его уже дожидалась нанятая лошадь со скудной поклажей.
На юге, в Перше, находились командорство Арвиля и аббатство Клэре. На юге был Знак.
Женское аббатство Клэре, Перш, август 1304 года
Высокий силуэт карабкался по стене, ограждавшей аббатство. Он ловко ставил ступни в удобные трещины, образовавшиеся после выпадения известкового раствора, скреплявшего камни неправильной формы, словно они были ему хорошо знакомы. Он незаметно, подобный призраку, проскользнул вдоль церкви Пресвятой Богородицы, затем решительно направился в сторону длинного здания, в котором располагались покои аббатисы и дортуары монахинь.
Элевсия де Бофор внезапно проснулась. Сон буквально бежал от нее после приезда этого человека, которого она опасалась и ненавидела одновременно после той галлюцинации, открывшей его подлинную сущность. Она нисколько не сомневалась, что он был порождением Тьмы. Аббатиса едва задремала, погружаясь в кому, нарушаемую непонятными кошмарами, когда частое постукивание в окно кабинета, смежного с ее спальней, вырвало Элевсию из сна. Она встала и, пошатываясь, подошла к кабинету. Ее обуял страх. Кем был этот человек, вскарабкавшийся на каменную реборду? Как ему удалось проникнуть сюда? Она увидела, как он поднял руку и откинул капюшон, скрывавший его лицо.
– Господи Иисусе…
Элевсия бросилась вперед и открыла окно. Человек проворно спрыгнул на пол и заключил аббатису в свои объятия.
– Тетушка, я так счастлив вновь вас видеть! Отойдем в сторону, я хочу лучше вас разглядеть.
– Франческо, как же вы меня испугали! Надеюсь, вас никто не заметил? Большинство моих дочерей дали нестрогий монашеский обет.
Но счастье видеть Франческо, иметь возможность его обнять оказалось сильнее. Аббатиса простонала:
– Какая радость… Мне кажется, что вы еще больше выросли. О… Мне о многом надо вам рассказать, о стольких страхах, стольких вопросах, что я даже не знаю, с чего начать.
– Впереди еще долгая ночь, тетушка.
– Боже мой… Этот эмиссар, которого нашли обугленным, но без малейших следов огня… Мое послание пропало… Папу отравили… Аньес де Суарси должна предстать перед инквизиторским судом. Неизвестно, кто подкупил инквизитора, поскольку обвинения не обоснованы, я в этом ничуть не сомневаюсь… Видения, которые приходят ко мне вновь и вновь и лишают меня рассудка… Этот инквизитор, Никола Флорен, который, говоря со мной, превращается в отвратительное трупоядное насекомое… Он обосновался в аббатстве… Вы ни за что не должны столкнуться с ним, тем более с моими монахинями, ни с одной из них… У нас малышка Матильда де Суарси… Ее дядя, который хочет забрать девочку…
Аббатиса закашлялась, сдерживая рыдание.
– О, Франческо, Франческо, я думала, что уже никогда не увижу вас, что все потеряно… Мой племянник… Мой дорогой, мой милый племянник…
Мимолетное облегчение озарило прекрасное лицо Элевсии. Она продолжила:
– Вы все больше и больше походите на свою мать, мою сестру. Известно ли вам, что она была самой красивой из всех нас? Добродетельная, очаровательная Клэр… Ей, как никому другому, подходило это имя.[88]
Франческо напрягся, услышав одно из имен. Он отвел аббатису в ее комнату. Окна кабинета выходили в сад, и их могли заметить.
– Так вы говорите, что Аньес де Суарси угрожает разбирательство в инквизиторском суде?
– Когда приехал этот подлый Флорен, он отказался назвать мне ее имя. Его сообщила мне сама мадам де Суарси, когда две недели назад умоляла меня присмотреть за ее дочерью. Наша сестра-гостиничная, Тибода де Гартамп, взяла малышку под свое крыло, но Матильда оказалась таким трудным ребенком.
– Что еще сказала вам мадам де Суарси?
Элевсия села на краешек кровати и скрестила руки. Ее била дрожь. Несмотря на жару, стоявшую в последние дни, все ее тело пробирал смертельный холод. Она видела в этом признак скорой смерти. Предвещаемый конец не волновал ее, поскольку не существует никакого конца. Но она боялась, что ей не хватит времени, чтобы помочь своему племяннику.
– Она была немногословна. Аньес знала, что инквизитор остановился у нас, и боялась осложнить мои отношения с ним. Смрадный запах этого Никола Флорена чувствуется всюду, он отравляет воздух, мы задыхаемся от него… ну, по крайней мере некоторые из нас. Жанна, наша казначея, никогда не совершала столь длительных поездок, а теперь она старается как можно реже возвращаться в аббатство. Аннелета Бопре, наша больничная, почти никогда не покидает своего гербария. Милая Аделаида цепляется за спои горшки и вертела, словно от них зависит ее жизнь. Что касается моей доброй Бланш, возраст позволяет ей предаваться молчаливым мечтаниям, которые с каждым днем становятся дольше. Но многих других совершенный внешний вид этого опасного существа ввел в заблуждение. Он такой красивый, такой обходительный и такой набожный, что я порой спрашиваю себя, не лишилась ли я рассудка, подозревая его в худшем. Ангельское лицо. Я не осмеливаюсь открыться своим подругам, поскольку боюсь поставить их в неловкое положение. В конце концов, большинство тех, кто, как я чувствую, на моей стороне, выбрали несомненно лучший способ: бегство. Напротив, некоторые из моих дочерей удивляют и беспокоят меня: Берта де Маршьен, наша экономка… Мне надо было избавиться от нее сразу же после своего приезда в Клэре. Что касается Эммы де Патю, сестры, обучающей детей, то ее брат – доминиканец и инквизитор в Тулузе. Я как чумы боюсь этих так называемых чистых душ, которые никогда ни в чем не сомневались.
