Боже мой. Так это был очерк! Фотографии, отчеркнутые объявления, счета за телефон и всё прочее. Всё ли?
Я размешала в чашке молоко и сделала первый глоток. Первые капли утреннего чая — как внутривенное вливание жизненных соков. И дело здесь не в самом снадобье, а в том, насколько сильно ты его жаждешь. Наркотическая одурь прошедшей ночи все еще витала где-то на окраине сознания, подрывая ободряющую уверенность.
— Значит, по-твоему, невозможно, чтобы она завязала там знакомство более серьезное, о чем решила не писать?
— Почему ты так говоришь? Я пожала плечами.
— Потому только, что именно ты заметил ее рассеянность. И из-за того, что Майкл сказал о переменах в ее наружности. Одним словом, она изменилась. Этому должно быть объяснение.
Из холла вдруг вырвался механический смех, ставший громче, за ним послышалась бодрая музыка, от которой так и тянет пуститься в пляс. Я приложила палец к губам, давая знак Полу оставить разговор. Секунд через десять в дверь кухни просунулась голова Лили.
— А я не наелась, — сказала она в пространство. — Можно мне тост?
— Доброе утро, — сказала а — Ну, что Анджелика? Перебесилась?
Лили кивнула — нет ничего скучнее для ребенка, чем уже просмотренные мультипликации.
— Черный или белый? Пол поднялся из-за стола.
— Конечно, белый.
— Масло или маргарин?
— Конечно, маргарин.
— С джемом или с медом? Пауза.
— С «Нутеллой», конечно, — в один голос сказали оба.
Мордой об стол. Ну зачем уж так.
— Сначала принеси миску с хлопьями, — сказал Пол.
— Ну-у, потом! Там сейчас «Спайдермен» будет!
— Нет, сейчас!
— Ну во-от!
— Слушай, не принесешь миску — не получишь тоста.
Театрально вздохнув, Лили выкатилась.
Я вдруг подумала, что если бы не мое присутствие, Пол, быть может, бы и сдался. Иногда так трудно бывает добиваться самых простых вещей.
Так или иначе, но тостер он запустил.
— Ты тосты будешь?
Я покачала головой.
— Майкл ушел?
— Да, ему рано позвонили. Я помолчала.
— Пол! — Он поднял на меня глаза. — Мне он очень нравится. Надежный. Хороший человек.
Пол растянул губы в улыбке.
— Угу. Такие на дороге не валяются, верно? Приглашение позубоскалить плюхнулось, как плюхается на землю подмоченная шутиха.
— Вы, наверное, собираетесь съехаться? Отвернувшись от меня, он опять занялся тостером.
— Собирались.
— А сейчас?
Спина Пола сердито вздохнула.
— Ну, это зависит от происходящего здесь, не правда ли?
— Зависит? — Я допила свой чай. — Не вижу тут связи.
— Ох, перестань, Стелла! — сказал он, поворачиваясь ко мне с еще более раздраженным видом. — Ты и сама наверняка думала об этом!
Я набрала побольше воздуха.
— Нет, — солгала я и, поставив кружку, вперилась глазами в ее дно. В былые времена (такие давние, что я их и не помню) женщины по спитому чаю узнавали о жизни что-то, ранее от них скрытое. С появлением чайных пакетиков мы потеряли способность заглядывать в будущее. Жаль. — Нет, не думала.
Он хмуро взглянул на меня, но сдержался и сел напротив, оставив тост ненамасленным и ненамаргариненным.
Он мотнул головой.
— Прости.
Я ответила жестом, означавшим: «Не стоит извинения».
— Я тоже спал не очень.
— Ясно. — Минуту мы сидели молча. — Ты здорово умеешь с ней управляться, Пол, по-настоящему здорово.
Он пожал плечами, но промолчал.
— Мы справимся, — сказала я наконец. — И между собой мы справимся. И с девочкой все будет в порядке. Но нам не придется справляться, потому что до этого дело не дойдет. Я знаю, что не дойдет.
Он поднял на меня глаза и улыбнулся. Я ответила ему улыбкой.
— Да. Ты права, не дойдет. — Он помолчал. — Ты ведь можешь остаться на несколько дней, да?
— Ты же знаешь, что могу. Останусь на столько, на сколько понадобится.
Он застыл. Он хотел что-то сказать. Было видно, что в нем назревает это.
— Мне завтра надо в Шотландию, на деловую встречу. С утра пораньше. Это по поводу договоренности с шотландским агентом. Очень важная встреча. Я хотел было с ним поговорить, чтобы отменить все. Но у меня нет его домашнего телефона.
Я кивнула:
— Ну, конечно же, ты должен ехать. Он все еще отводил глаза.
— Я могу полететь первым же самолетом в шесть часов. А могу поехать ночным поездом — может быть, у них еще остались плацкартные.
Я не сразу ответила. Было трудно следить за тем, что он мне говорил.
— Ну а как ты хотел раньше? Раньше, до всего этого?
Он вздохнул.
— Я хотел лететь сегодня днем. Чтобы уже вечером встретиться кое с кем из коллег.
Я пожала плечами.
— Так за чем же дело стало?
— Ну а как ты с Лили?
Что «я с Лили»? О чем мы вообще разговариваем? Я вдруг осознала, что не понимаю этого.
— Все будет прекрасно. Не о чем говорить.
— Точно? Ты уверена?
На этот раз он поднял на меня глаза — человек, желающий поступить так, как должно, но нуждающийся в некотором разбеге, чтобы понять, что именно должно. Мне ли, из всех людей на свете, винить его за это?
Я улыбнулась.
— Точно. Абсолютно уверена. Он тоже улыбнулся.
— Спасибо, Стелла.
На стоявшем возле дальней стенки тостере выскочили хлебные ломтики. Несколько мгновений мы оба не шевелились. Потом я встала из-за стола.
— Ну, я возьму все-таки тост.
Отсутствие — Воскресенье
На этот раз — не вид, а только запахи и шум. Химикаты теперь были свежими и пахли остро и едко, как нюхательная соль, которую суют под нос упавшему в обморок. Она различала стуки, передвигание бутылочек и корытцев, звук льющейся из-под крана воды, струя била фонтаном о металлическую раковину внизу. Звук этот вызывал желание помочиться. Вспоминалась ее первая ночь в доме, когда, очнувшись, она мечтала об уборной. Сколько же она тогда провалялась без сознания? Часов семь-восемь? Та же отрава, тот же сон. Только плен другой. Голова раскалывалась от сильной пульсирующей боли, а наркотик, чтобы утихомирить боль, не действовал. Ничего, чтобы притупить чувства. И среди них самое ясное и несомненное: больше умирать она не хочет.
