ее жизни, и я с радостью удовлетворю ее желание.
– Извини, соплячка, что испортил твой день рождения, – говорю я, прежде чем шагнуть за порог.
Остаток дня я провожу в оцепенении, чувствуя, что тихо погружаюсь в дерьмо.
Я возвращаюсь в свою квартиру. Снова пью и заново прокручиваю в голове все, что произошло, с каждым разом позволяя их колючим взглядам проникнуть в себя еще глубже.
Мысли о сегодняшнем дне перетекают в мысли о прошлой ночи, затем прошлой неделе, затем прошлом месяце. Так я прихожу к выводу, что моя жизнь – полное дерьмо. Моя работа – дерьмо. Мои друзья – дерьмо, и каждое хорошее чувство, с которым я проснулся сегодня, окрашено в черный цвет.
На часах уже восемь, но я не собираюсь на работу, хотя должен. Даже не звоню, чтобы сказать, что меня не будет. Я им там не нужен. Они, вероятно, сами не хотят, чтобы я был там.
Достаю из шкафа старый пузырек с таблетками. Они нужны, чтобы заглушить голоса. Я не принимал их годами. С другой стороны, со времен старшей школы у меня не было настоящего приступа. Но я помню, как мне нравилось, как они заглушали шум в голове. Они помогут мне уснуть. Если проглотить сразу две, то это снимет остроту приступа. А от трех порций водки накроет еще сильнее.
Прежде чем я это осознаю, я оказываюсь в спирали неудачных решений, все остальное – случайность. Да-да. Скажут, что это не был несчастный случай, но это так. Потому что я не хочу умирать. Я просто не хочу больше так жить.
Правило № 34: Хлопнуть дверью – не вариант
Гаррет
Не знаю, когда именно разрядился телефон, но, когда просыпаюсь на следующее утро, экран черный, и я бросаю мобильник через всю комнату. Какая разница! Она не звонит, и я почти уверен, что настойчивый стук вдали исходит не от моего телефона.
– Гаррет, открой, или я звоню в 911.
Эмерсон? Какого хрена?
– Иду… – хриплю я, выкатываясь из постели.
Как только ноги касаются пола, комната наклоняется, и я спотыкаюсь. Вероятно, от пятой рюмки водки, которую я выпил накануне, а не из-за законов физики.
– Иду! – кричу я.
Я выгляжу как дерьмо, воняю дерьмом и чувствую себя дерьмом, но что-то исправлять уже поздно. Эмерсон Грант собирается выломать мою входную дверь.
Когда я открываю ему, он окидывает меня взглядом. Его ноздри раздуваются, в глазах паника.
– Господи, – бормочет он.
– И тебе доброе утро, – отвечаю я. Наверное, я выгляжу лучше, чем думал.
– Сейчас два часа дня.
Вместо ответа я лишь пожимаю плечами. Эмерсон стоит на коврике перед дверью и просто смотрит на меня, не иначе как задаваясь вопросом, что сказать дальше. Я первым нарушаю молчание, поскольку предполагаю, что он здесь для того, чтобы узнать, почему меня целую неделю не было в клубе.
– Извини, я не… просто я… плохо себя чувствую.
Он смотрит на мою одежду, обводит глазами квартиру. Я немного прикрываю дверь, чтобы он не заметил хаос за моей спиной.
– Ты болен?
– Угу. Должно быть, что-то подхватил, – вру я.
– Хм, – отвечает он, вытаскивая из кармана телефон, – так вот почему вчера вечером ты прислал мне вот это?
Он поднимает телефон, и я вздрагиваю, глядя на мои вчерашние сообщения.
С меня хватит.
Извини.
Я продам тебе свою долю в компании.
Эх, водка. Я морщусь и хватаюсь за дверь, смутно вспоминая, как отправлял эти сообщения. Хотя мысль о том, что нужно все бросить, не такая уж и смутная. Я думал об этом не один день. Скорее всего, мне просто требовалось немного алкоголя и дефицит серотонина, чтобы такое написать.
– Гаррет, что происходит?
– Я просто думаю, что мне пора уйти из клуба. Без меня все прекрасно…
– Нет.
– Что значит – нет? – я смеюсь.
– Я имею в виду – нет.
– Эмерсон, ты не можешь помешать мне…
– Что случилось с Мией?
Он снова пытается заглянуть мне через плечо.
– Ничего такого. Мы не… вместе. Мы просто трахались.
– Не ври. Что случилось?
Я презрительно усмехаюсь.
– Сегодня ты ведешь себя как мудак, – шучу я, но моя голова раскалывается, и чем скорее я избавлюсь от Эмерсона, тем скорее смогу вернуться в постель, где темно и тихо. И нет назойливых друзей, лезущих в мою личную жизнь и командующих.
– Может, все-таки примешь душ и поедешь со мной в клуб?
– Я же сказал, что хреново себя чувствую, – ворчу я, больше не скрывая раздражения в голосе.
– А по-моему, тебе будет только на пользу вылезти из своей берлоги.
– Завтра.
Нахмурив брови, Эмерсон смотрит на меня, и на мгновение я почти его ненавижу. Потому что он ни хрена не понимает.
И как только я думаю, что он готов уступить и уйти, Эмерсон протискивается мимо меня и входит.
– Я никуда не уйду, – бормочет он и направляется прямиком в мою похожую на свинарник квартиру.
– Эмерсон, какого хрена? – я закрываю дверь и следую за ним на кухню.
И тотчас морщусь при виде груды грязной посуды в раковине и едва тронутой и уже безнадежно испорченной лазаньи на столе.
– Ты не хочешь идти на работу, это еще можно понять. Но хотя бы прими душ. Я подожду.
Я как побитый пес смотрю, как он берет пакет с едой двухдневной давности и выбрасывает его в мусорное ведро. В крови закипает злость. Я готов испепелить его взглядом. Вот это наглость!
– Пошел вон из моей квартиры! – рявкаю я.
– Даже не подумаю, – отвечает Эмерсон, повернувшись ко мне. – Если ты хочешь, чтобы я ушел, тебе придется вышвырнуть меня.
Он складывает руки на груди и в упор смотрит на меня, и я вижу: этот ублюдок настроен серьезно.
Я пока еще не идиот. Я знаю, почему он это делает, отчего не уходит, и это унизительно. Он говорит со мной как с ребенком, поэтому я вздыхаю, а про себя думаю: не дать ли мне этому с иголочки одетому миллионеру хорошего пинка и не выставить ли из своего дома?
– Эмерсон, я в порядке, понял? Тебе не нужно нянчиться со мной.
– Нет, я не уйду.
– Говорю тебе, со мной все в порядке!
Голос звучит громче, чем мне хотелось бы, но Эмерсон даже не вздрагивает.
– Извини, Гаррет. Но я не могу уйти.
– Я не ребенок, твою мать! И я не хочу, чтобы ты видел меня таким. Так что давай, проваливай отсюда.
Я стараюсь держаться вызывающе, но спираль слишком
