наблюдать за происходящим. Исман поднялся, исчез из поля зрения, и я услышала жужжание и металлическое тарахтение, как будто вращались шестерёнки. Потом ухнуло, пахнуло гарью. Алхимик вернулся, присел у меня в ногах.
— Подождём, пока нагреется котёл. А я пока поболтаю, вы не против? — он засмеялся. — Я знаю, не против. Два года я ни с кем не мог поговорить о том, что мне действительно интересно.
Он обвёл рукой зал.
— В пещере чародеев я неосторожно обмолвился, что у Мастера есть конструкция для аккумуляции силы — это она. Сам Мастер мог бы запустить процесс самостоятельно, мне же понадобится его машина. А где же он сам, спросите вы?
Он вскочил, подошёл к механизму, наклонился и зазвенел дверцами.
— Время ещё есть, — сказал, вернувшись. — Я расскажу вам. Последнюю сотню лет Назар изучал магический мир — тот мир, что существует отдельно, но неотделим от нашего. Тот мир, частичку доступа к которому имеют маги. Да и то — они лишь ловят отблески света из-под двери, ведущей туда, но не могут открыть саму дверь. Мой Мастер смог.
Он засмеялся, потом его холёное гладкое лицо сморщилось, и он воскликнул.
— Я был ему как сын! И что же, что услышал я в ответ, когда узнал, что он не только смог открыть портал в магический мир, но и сотворил талисман, который мог наделить безграничной магией любого?!
Исман подался вперёд и с нажимом произнёс мне в лицо:
— Он сказал, что никому из людей не доверит могущество талисмана, даже мне! Он сказал, что то, что он увидел по ту сторону, убедило его прекратить исследования!
Алхимик закачался, как в трансе, и закрыл лицо руками.
— Я не мог поступить иначе! Всю мою жизнь я мечтал быть магом. Я старался! Я учился, не поднимая головы от книг, каждый день, пока буквы не расплывались в глазах! И я оказался недостоин! — он зло ткнул пальцем мне в грудь. — А какие-то пришельцы с Севера, которым магия не нужна даром, вдруг получают волшебные знаки ни за что! Просто так!
Он схватил меня за левую руку. Дёргая за пальцы, содрал перчатку и вывернул ладонь вверх.
— Я должен был быть на вашем месте… И я буду!
Отшвырнув мою ладонь, Исман вернулся к механизму и покрутил вентили сбоку.
— Старый болван нагадил мне даже после смерти. Я забрал талисман, а он должен был уйти тихо, во сне, как свойственно пожилым людям… Но он умудрился добраться до свечи и опрокинуть её, пока мы с Розой были здесь, и все его записи вместе с домом уничтожил пожар. В ту ночь я завёл механизм и отправил Розу в магический мир. Она должна была довершить то, что придумал её отец — зарядить талисман в Месте Силы и принести мне. Но она всегда была глуповата, моя Роза, и она не вернулась с той стороны… Мне надо было идти с ней, проконтролировать…
Он помолчал.
— Жизнь несправедлива. Роза родилась с потрясающим магическим даром, но не развивала его. Она ненавидела магию, потому что при живом отце, погружённом в науку, жила сиротой. Как бы я хотел поменяться с ней местами…
Он бережно снял ткань с предмета на столике, и краем глаза я увидела лежащий на странной металлической конструкции каменный шар из плавно переходящих друг в друга белой и чёрной частей, как будто символ Инь и Ян обрёл объём.
— Вижу, что ты начала понимать, — сказал Исман, проследив за моим взглядом. — Это — замок в двери на ту сторону, а вы будете ключом… Можешь себе представить, что почувствовал я, когда увидел знаки на ваших ладонях там, у Хранительниц! А ведь я почти отчаялся ждать… Два года назад, после того, как пропала Роза, я отправился в Шалу, чтобы найти вампирскую чародейку, старую знакомую Назара. Сначала девчонка не желала со мной говорить, и мне пришлось отдать перстень Мастера, который я откопал на пепелище, чтобы уломать её. В обмен она дала мне пророчество, — он засунул руку в карман накидки, достал бумажку, совсем такую, как Мариам выдала Иорвету, развернул и зачитал: — «С Севера в Шалу придут двое и принесут в руках знаки. Они проводят тебя туда, куда ведёт твоя мечта».
Он убрал пророчество, потом взял со столика металлическую решётку размером с лист бумаги, приложил к ней мою левую ладонь тыльной стороной и начал привязывать к решётке, просовывая бечеву в ячейки и обматывая вокруг запястья.
— Я очень умён. Я готовился. Кое-что смастерил ещё в Шале, пока делал вид, что разгадываю книгу чародеев, — теперь он привязывал каждый палец, и скоро моя растопыренная ладонь оказалась распята на решётке. Исман пересел к Иорвету. — Я брал отпуска от ненавистной службы у Хранительниц… Знаете, каково учёному тратить время на бесконечное измельчение двимерита, выпаривание селитры и смешивание противозачаточных препаратов? Как греет мысль, что больше мне не придётся вернуться туда никогда! На остров я приезжал, чтобы подготовить всё ко встрече с вами, наладить ловушки Мастера, и каждый миг боялся, что вы придёте в Шалу, пока я буду здесь, и что я пропущу вас. Но пророчество свершилось.
Из тонкой трубки на верхушке механизма со свистом повалил пар. Исман подскочил, дёрнул рычажок сбоку. Шар на столике тускло засветился изнутри, и в глубине белой части, ставшей почти прозрачной, проступили очертания чёрного шарика.
— Всё готово, — сказал Исман дрогнувшим голосом.
Он потянул меня за руку, повернув ладонью к шару. Она не дотянулась. Исман дёрнул руку, потом, сердито бормоча, вскочил, и толчками подвинул кушетку. Бросил меня и ринулся к Иорвету.
— Начнём с него, у него тяжелее рука. А тут важен каждый миг.
Он поднял руку Иорвета и вдвинул решётку с привязанной ладонью в паз на подставке шара Инь-Ян. Подвигал туда-сюда. Потом опять уселся ко мне на койку, взял мою ладонь, вставил решётку в паз. Застыл. С шумом вдохнув и выдохнув, положил правую руку на шар и протолкнул решётку до упора. К коже прикоснулся гладкий тёплый камень.
* * *
Мы были на изнанке. Стены, окна и крыша ротонды исчезли, а нарисованные планеты стали объёмными и летали наверху вокруг маленького белого солнца. На месте несущих колонн, как лазерные лучи, били в небо столбы света. Шар грел ладонь. Я попыталась повернуть голову, чтобы увидеть лицо Иорвета, белые доспехи которого поблёскивали слева, но и на изнанке моё неподатливое тело не слушалось.
Рука Исмана лежала на шаре. Алхимик съёжился, сгорбился, а его благообразное лицо, будто нарисованное штрихами, хоть
