Кучер натянул вожжи. Хоксуэлл смотрел в одну точку, отчаянно пытаясь не представлять себе картину воссоединения.
— Ты идиот, Хоксуэлл.
Оскорбление донеслось из окошка, отделявшего кучера от внутренней части кареты.
— Да, знаю. Спасибо, что напомнил, Каслфорд. А теперь продолжай спать.
— Я знаю, что ты задумал. Но это безумие. Ведь твои чувства к ней ясны как Божий день.
Хоксуэлл застонал. Он не мог поверить, что будет так страдать.
— Совершенно верно. И это означает, что твой совет бесполезен. Она не одна из твоих шлюх.
— Тем более нет причины быть идиотом.
— Я не в том настроении, чтобы чей-то лишенный телесной оболочки голос оскорблял меня целый час. Наоборот, я чувствую, что мне хочется кое-кого отдубасить. Так что лучше убери свой нос из этого отверстия.
— Отдубасить меня? Черт. Останови карету.
Кучер, разумеется, послушался. Каслфорд вышел и сделал знак кучеру слезть с козел и встать на запятки кареты, а сам взобрался на козлы, взял в руки вожжи и пустил лошадей.
Хоксуэлл сложил на груди руки и не отрываясь смотрел вперед. У Каслфорда хватило благоразумия всю дорогу до Лондона ехать молча.
Верити обняла Майкла как друга, которого давно потеряла. Хоксуэлл был прав. Это действительно подарок. Самый лучший.
Верити хотела поблагодарить его, но он исчез.
— Пойдем сядем. Я хочу посмотреть на тебя. Где он тебя нашел? — Она потащила Майкла к подоконнику.
— Ты не поверишь! Они держали меня в плавучей тюрьме. Сначала я очутился в подвале в доме лорда Клебери, потом в какой-то повозке, потом еще в одной, в которой было полно осужденных. Мы направлялись на юг. Я все время твердил, как меня зовут, что я не тот, за кого они меня принимают, но эти негодяи были уверены, что никогда не ошибаются.
— Ты был в плавучей тюрьме? Я слышала, это страшное место.
— Еще какое страшное. Вокруг меня постоянно умирали люди. — Улыбка исчезла с его лица, глаза потускнели, и он вдруг стал казаться гораздо старше своих лет.
— Но все же ты выглядишь неплохо, Майкл. Стал худой, а в остальном все такой же.
— Меня отмыли перед тем, как привезти к тебе. Пока другие двое куда-то уезжали, со мной оставался этот герцог Касл. Посмотри на мои волосы. Ты когда-либо видела в Олдбери такую прическу? Меня так причесал его камердинер. Я выгляжу как пижон. Представляю, что обо мне подумают в Олдбери.
Они оба посмеялись над тем, как он одет, — герцог надел на Майкла дорогое модное пальто.
— Ты бы видела его дом, Вери. Это настоящий замок. В таком месте даже дышать боишься, не то что испортить воздух.
Они снова рассмеялись. А потом стали просто смотреть друг на друга. А Верити улыбалась. Неужели совсем недавно она была убеждена, что ее долг — выйти замуж за этого старого друга? Какой абсурд.
— Мы повзрослели, Верити? — сказал он. — У тебя прекрасный муж.
— Да, прекрасный. Самый лучший. И он хороший человек.
— Я бы сказал — очень хороший, раз столько сделал, чтобы найти меня. Ты бы видела этих трех джентльменов, когда они спускались в вонючую тюрьму с таким видом, будто грязь расступится перед ними, стоит им сказать лишь слово. Начальник тюрьмы попытался было возразить, но этот герцог Касл просто положил руку на свою саблю и так посмотрел на него, что тот съежился. Потом герцог громовым голосом произнес мое имя. Я тут же вскочил и подумал, что они пришли, чтобы отправить меня на виселицу.
— Я надеюсь, ты сообщил матери о том, что жив.
— Я написал ей в первую же ночь и отправил письмо мистеру Тревису, чтобы он прочитал его маме.
Верити почувствовала страшное облегчение оттого, что Кэти теперь успокоится.
— А этот граф… твой муж… он знает? — спросил Майкл.
— Он знает о нашем первом поцелуе. Я призналась только в этом, но думаю, что он все еще сомневается, было ли что-то еще.
— Лучше пусть сомневается. Он похож на человека, который может убить, если захочет. Хотя… если он оставил меня с тобой наедине, а ты при этом даже не одета, значит, его это не слишком беспокоит.
— Онменя и не в таком виде знает.
Майкл притворно ужаснулся, и они оба захихикали.
— Он никогда тебя не убьет, Майкл. Но ты прав, пусть остается в неведении, пусть сомневается. Ведь мы с тобой были тогда совсем детьми. Но мужчины склонны рассуждать не слишком здраво, если начинают ревновать.
Он встал.
— Я сейчас уйду, чтобы ты могла одеться. У дома ждет великолепная карета, которая отвезет нас домой. Больше такого со мной никогда в жизни не будет, так что я собираюсь по дороге останавливаться у каждой почтовой станции, чтобы наесться до отвала за все два года. Тебе придется меня ждать.
— Эта карета для тебя одного, а не для меня, Майкл.
— Твой муж сказал другое. Он даже отнес в карету твой багаж. Он сказал, что ты захочешь убедиться, что завод в хороших руках. Он сказал…
Верити была за дверью прежде, чем он успел закончить. Она сбежала вниз по лестнице и оказалась на крыльце. Карета Хоксуэлла, запряженная четверкой великолепных лошадей, стояла перед домом, но его самого не было.
На крыше кареты были сложены не просто ее вещи, а целых три чемодана. Ее охватило страшное возбуждение. Улыбающийся Майкл вышел вслед за ней.
Она была удивлена и смущена. Она не могла поверить, что Хоксуэлл разрешает ей снова поехать в Олдбери, да еще так скоро, да еще и в сопровождении Майкла.
За спиной хлопнула дверь. Обернувшись, она увидела Кэтрин.
— Это тебе, — сказала девушка, протягивая ей письмо. — Лорд Хоксуэлл зашел ко мне на кухню и попросил передать.
Она не поверила своим глазам. «Мисс Верити Томпсон», — было написано на конверте. В страхе она начала читать.
«Моя дорогая!
Как видишь, мы нашли мистера Боумана. Позже я напишу тебе более подробно, как нам удалось его найти, и о заговоре, который был раскрыт, но пока довольно того, что сын Кэти освобожден.
Бертраму пришлось сознаться, что он воспользовался твоей наивностью и навязал тебе этот брак. Он признался и во многих других грехах и назвал своих сообщников. В связи с этим и с моего согласия наш брак может быть аннулирован, как только ты подашь прошение. Я уверен, что это произойдет быстро, и это правильно.
Твоя горничная уверила меня, что собрала все твои любимые платья, а также украшения. Бертрам и его жена больше никогда не вернутся в дом на горе, так что он в полном твоем распоряжении. Я уверен, что к тебе вернутся хорошие воспоминания, а плохие исчезнут, как только комнаты дома огласятся твоим веселым смехом.
