заклиная дать мне ответ хотя бы на последний вопрос. Кажется, это срабатывает.
— Хотел, конечно. Но не позволил себе, — раздаётся мне на ухо тихий шепот. От горячего мужского дыхания внутри меня странный трепет мерцает яркими всполохами. — Если бы хоть на секунду я засомневался, хоть на мгновение решил бы, что все еще нужен тебе, я бы забрал тебя. Но… происходящее ослепило. И я… я, кажется, упустил самое главное. Потерял, растоптав все, что мы успели построить.
Фраза его срывается, он не может продолжать, его кадык резко дёргается. Нил поднимает голову и смотрит куда-то в сторону.
— Я даже представить не мог, что ты ждала меня. И что билась об лед, пытаясь исправить то, что я сделал. Я считал тебя маленькой, трусливой девочкой, испуганной эгоисткой, которая выбрала легкий путь, не гнушаясь ничем. А на самом деле… это я оказался слабым. Беспомощным. Неспособным услышать тебя и сделать правильные выводы. Это я все испортил. А ты оказалась намного сильнее меня в свои восемнадцать. Я не представляю, что ты чувствовала, когда я был тебе так нужен, а я не вывез. Не вывез… И хлопнул дверью. И я… сейчас удушить себя готов за это.
Эти слова подобны исцелению. Как свидетельство того, что я смогла пробиться сквозь толщу его равнодушия. И где-то в глубине души он не тот окаменелый осколок, каким кажется. Лицо его темнее тучи. Он смотрит в окно, еще не в состоянии прийти в себя.
— Я горжусь тем, кем ты стал. Рада, что у тебя всё получилось, — провожу ладонью по его щеке. Потемневший взор в потрясенном неверии останавливается на мне. Словно небо рушится Нилу на голову, но он продолжает оставаться на месте, боясь выпустить меня из плотного кольца своих заботливых рук. Мне так нужно притронуться к нему. Потому что, когда я выйду отсюда, я вернусь в свою реальность. Туда, где Нилу ни при каких обстоятельствах уже не найдется места. — Но мне никогда не были нужны от тебя деньги. Только ты сам, — выговариваю скорбно. Напряжение между нами почти вибрирует в воздухе. — И я считаю, что они того не стоили.
— Пожалуйста, не плачь, — бормочет он, стирая губами мои слезы, — пожалуйста…
Губы его твердые, холодные, и сердце его зачерствело, и так хочется отогреть... Почувствовать на себе ещё хоть раз остроту его поцелуя, хотя бы раз отпить его дыхание, не порезавшись до крови. Утонуть в его сожалении, разделить нашу общую боль от потери желанного малыша, которую мы так и не смогли поделить надвое. Каждый сам тащил. В одиночестве. Сомнений нет никаких, я вижу, что ему тоже больно. Голос Нила совсем охрип и теперь звучит трагичной низкой нотой. Его правая ладонь теперь нервозно поглаживает мое плечо, Нил закусил нижнюю губу, дыхание предает его. Грудь ходит ходуном.
— Я почти обезумел тогда.
— Ты увидел то, чего никогда не было.
— Ариш… Если б ты знала, как я раскаиваюсь в этом. Я представляю, как ты меня ненавидишь.
— Наверное, так же, как и ты меня.
Мы просто смотрим друг на друга, но что-то меняется внезапно. Неуловимо. Хватка его сильных пальцев усиливается. Он глядит на меня, как завороженный. Я и сама не могу отвернуться. Мы снова те. Молодой парень и девушка. Будто нет ограничений. Будто нет между нами восьми лет горя и страданий. И все это куда-то девается, не растворяется, но постепенно меркнет. А я вдруг вздрагиваю от соленых капелек, медленно скользящих вниз по шее. Холодно там, где они соприкасаются с моей кожей.
Опускаю раненый взор. Потому что греюсь в его объятиях. И ничего не могу с этим поделать.
И губы его так близко. А сердце мое трепещет и кричит, что оно не со мной уже. А у него. В его руках. Все это время было. Умчалось вместе с ним, и теперь не хочет ко мне возвращаться.
Он опускает голову. Щека к щеке.
Нил едва заметно поглаживает носом мой висок, невесомо целуя. Меня пробирает. В Ниле я интуитивно чувствую неуловимую перемену. Он напрягается еще больше, налегая на меня.
— Прости, — бьет тихий шепот за ушком. — Прости… — надламывает меня отчаянный поцелуй в подбородок. — Прости, — добивает мягкое прикосновение к правому уголку губ. — Прости, — окончательно ломает меня едва уловимое движение языка. — Виновен…
Он сам вынес себе приговор.
Я захлебываюсь чувствами, потому что его рот впивается в мои губы. Я отпиваю его скорбь. Я глотаю его страдания. В ответ он встречает мою боль, готовый забрать ее себе всю без остатка, но сам же и причинил… Он целует меня, вымаливая прощение так чувственно и нежно, подушечками больших пальцев взволнованно стирает не останавливающиеся слезы.
Это очищение. От той ненависти, что поселилась глубоко внутри. От страхов и злости, которые были живы во мне. Это освобождение и исцеление, без которых дышать было невозможно эти восемь лет.
Это как беспамятство, дремота. Как сон. И так тепло в этом забытье, а снаружи ревущий ветер, холод и зной. А снаружи наша реальность.
Так хочется вернуться назад. Где он целовал меня самозабвенно. Сладко. Чувственно. Как будто для него существует всего одна женщина — я.
И вновь эта слабость. И вновь дурман. И вновь дышу им, освободившись от трагической скорби.
И Нил сжимает меня в объятиях, порочно, греховно, преступно. И руки его шарят по моему телу, молчаливо заявляя, что этот мужчина меня никуда не отпустит.
— Нил, — шепчут отголоски моего разума, громогласно заявляя, что мы совершаем ошибку, когда его губы впиваются в мое плечо. — Нил… — беззвучно кричат остатки гордости, когда молния моего платья неумолимо расходится. — Нил… — корчатся в агонии остатки совести, когда чуть шершавые ладони скользят по обнаженной спине, будоража, волнуя, завораживая. — Нил… мы не должны…
— Да. Мы больше ничего никому не должны. Ничего…
Глава 46
