– Ничего другого я не ожидал, – угрюмо сказал Верещагин.
– Тогда нечего было ввязываться, – сорвалась на крик Наташа. – Пашет, пашет, как папа Карло, а ему – шиш.
– Нам бы чайку, – выдавил из себя Галатей.
Наташины глаза округлились:
– А не какао с молоком? Не ананасов с рябчиками?
– Наташенька! – взмолился Верещагин.
– Что Наташенька? Который год Наташенька?
– Мне без сахара, – вставил Галатей, торопясь предотвратить семейный скандал.
– И без воды, – процедила Наташа, покидая комнату.
Верещагин выжидательно посмотрел на Галатея. Тот, наконец, уселся удобно и, барабаня пальцами по колену, заговорил о главном:
– Понимаете, Виталий Валентинович, с программой, которую вы разрабатывали, вышла неувязка.
– Она работала! – воскликнул Верещагин тоном обиженного ребенка.
– И работает, – усмехнулся Галатей. – Некоторым, гм, образом.
– Некоторым образом? – Верещагин обмяк в кресле, словно состарившись сразу на несколько лет. – Скажите… – Он глянул исподлобья. – Меня лишили премии за то, что я отдал вымогателям эти флэшки, или как их там? Но ведь меня вынудили, меня поставили в безвыходное положение. Это ваша вина, а не моя! И потом, должна была остаться копия.
– Нет, – покачал головой Галатей. – Программа, которую получили американцы, существовала в единственном экземпляре.
– Корягич подсуетился?
– Гражданину Корягичу суетиться теперь на лесоповале. Корячиться, я бы сказал, если вы не против такого каламбура.
– А вот каламбуров не надо, – попросил Верещагин. – Вы толком объясните.
– Постараюсь. – Галатей почесал переносицу. – За вашей программой давно охотились ребята из ЦРУ, а мы подогревали их азарт всеми доступными нам средствами. В частности, позволили вашей супруге выехать в Египет, провоцируя их к решительным действиям. И постоянно отбирали приманку, заставляя их поверить в ее ценность. Запретный плод сладок.
– А, – сказал Верещагин, – понимаю. Только плод здесь ни при чем. Есть аналогия поточнее. Щенка привязывают на берегу, а он скулит, привлекая внимание крокодила.
– Что-то в этом роде.
– И какой в этом прок? Программу-то похитили!
– Приманка оказалась отравлена, – улыбнулся Галатей.
– Погодите, – заерзал Верещагин. – Вы о Наташе?
– Я о программе. Не стану вдаваться в технические подробности, которые, по правде говоря, для меня темный лес, но кое-что поясню.
– Да уж будьте любезны!
– Так вот, – продолжал Галатей, – пока вы создавали и отлаживали программу, над ней тайно работали специалисты из нашего ведомства. Вносили изменения, делали так называемые компиляции, меняли генераторные потоки.
– Угу, угу, – заинтересовался Верещагин.
– А в исходные софты были заложены мины замедленного действия. Самошифрующиеся полиморфные вирусы, активизировавшиеся после пробного запуска. На прошлой неделе американский суперкомпьютер начал барахлить, а вчера вышел из строя. – Галатей посмотрел Верещагину в глаза. – Разведка доложила о мощных природных катаклизмах на Аляске. Компьютер самопроизвольно переключился на боевой режим и сформировал мощный циклон. Пришлось им выключить всю навигационную систему, пока не произошла крупномасштабная катастрофа. Вот что я называю отравленной приманкой.
– Через год, пусть через два они оклемаются, – с досадой произнес Верещагин. – Переберут железо, заменят на новое в крайнем случае. У них с деньгами… – Его голос зазвучал глухо. – У них с деньгами проблем нет.
– Зато есть другие проблемы, – сказал Галатей. – Крупные. Мы заблаговременно известили многих западных журналистов о природных аномалиях в Северном полушарии. Сейчас целые орды этих проныр рыскают по Аляске, подсчитывая дохлых тюленей и белых медведей. А потом начнутся судебные иски, к травле вояк-штормовиков подключатся страховые компании, и пошло-поехало. Сомневаюсь, что после такой огласки «Харп» сможет продолжать свою деятельность. Тамошние ребята станут козлами отпущения. Им все припомнят: погибших от жары, утонувших в наводнениях, оставшихся без крова. Тема очень актуальная. За нее ухватятся все средства массовой информации.
– Умно, – признал Верещагин, переварив услышанное. – Но как насчет «Суры»?
– Все у вас «суры» какие-то, – раздраженно проворчала Наташа, ставя на стол поднос, накрытый для чаепития. – Одни шуры-муры на уме. – Она придвинула стул, села, кивнула на поднос. – Конфеты, печенье. Короче, чем богаты, тем и рады, а богаты не очень.
– Это небольшая компенсация от руководства управления, – сказал Галатей, выкладывая перед супругами кредитную карточку. – Триста тысяч рублей. Что касается госпремии, то велено передать… – Он повернулся к Верещагину. – Вам поручено восстановить программу. Условия прежние.
– Триста тысяч, – прошептала Наташа, поддевая карточку ногтем и любовно поглаживая ее. – Какой сейчас курс, Виталик?
– Не знаю, – ответил Верещагин, потупившись.
– А т…? – обратилась Наташа к Галатею. – А вы?
Он красноречиво развел руками.
– Крепче чаю ничего не хотите?
– В другой раз.
– Принеси, – неожиданно распорядился Верещагин.
Наташа растерянно заморгала:
– Но товарищ…
– Разберемся с товарищем, что пить и когда, – заявил Верещагин. – Неси водочку, огурчики, редиску. В общем, сама знаешь.
Потрясенная непривычным обращением, Наташа безропотно выпорхнула из комнаты.
– Один вопрос, – сказал Верещагин.
– Слушаю, – наклонил голову Галатей.
– Наташка как себя в Египте вела? – По лицу Верещагина медленно расплывался стыдливый румянец. – В смысле не сильно трусила, нет? Женщина, как-никак.
Он уставился на свои кулаки с побелевшими костяшками. Тщательно подбирая слова, Галатей ответил:
– Побаивалась немного, не без этого. Но в остальном держалась молодцом. Готов засвидетельствовать. – Он прижал руку к груди. – В последние дни я неотлучно находился рядом с Натальей.
– Да? – кисло произнес Верещагин.
Галатей вздохнул. Когда он работал, он легко находил общий язык с кем угодно, вызывал симпатию, внушал доверие. А вот в другой, будничной жизни частенько попадал впросак. Потому что переставал чувствовать себя профессионалом? Или просто становился самим собой?
Предпочтительно – второе. Быть самим собой – это так здорово! Не хитрить, не врать, не кривить душой.
– Наташа прекрасная жена, – тихо сказал Галатей. – Но у меня тоже есть жена, и я люблю ее не меньше, чем вы свою.
– Спасибо, – прошептал Верещагин.
