— Аккуратно, аккуратно! — бросился помогать мне Малек.
Я встал. Голова не кружилась, только бетонный пол был холодный. Плечо тупо ныло, но это была вполне терпимая боль. Я сделал несколько шагов — по-моему, я был в состоянии добраться до мечети.
Малек взял со стула у двери мою одежду и положил ее на кровать. Я влез в свои джинсы — трусы были на мне, следующим и последним предметом, если не считать ботинок, была уже куртка.
— Все, что выше пояса, я изрезал, — извиняющимся тоном сказал Малек. — Рубаху оставьте себе.
— Ничего! У меня дома в сумке есть все, что нужно.
Я взял куртку. Левый бок задеревенел из-за застывшей крови, но дырочка от осколка была совсем небольшой. Я похлопал по месту, где у меня лежал бумажник. В кармане было пусто.
Малек понял меня неправильно. Он вытащил ящик тумбочки: там лежал «макаров» и даже кусок эластичного бинта. Только скрепка с зубчиками куда-то пропала. Я сунул пистолет в боковой карман. Хан-ага с гордостью смотрел на меня: какой мужчина без оружия?
— Спасибо, но я имел в виду не это. У меня в куртке был бумажник. Там все деньги и, главное, паспорт.
— Подождите, я спрошу у санитара.
Малек вышел в коридор. Хан-ага был явно рад, что я выкарабкался и сейчас пойду с ним. Я потрепал его по голове — он уже не отшатнулся, как в первый раз. Мальчик сунул руку в карман, вытащил ее и раскрыл ладонь. На ней лежал красный швейцарский нож. Хан-ага улыбнулся и, довольный, вернул ножик на место.
— Ну, видишь, как хорошо! Ты рад — я рад.
Малек вернулся с санитаром — тем самым тупым упрямцем с насупленными бровями, который показывал мне морг. Надеюсь, в моих жилах текла кровь кого-то другого!
— Кадыр говорит, что он не успел забрать ваш бумажник. Вас сразу отвезли в операционную, а куртка осталась лежать в коридоре. Потом он перенес ее сюда вместе с обувью.
Санитар все это время не переставал что-то бурчать, типа: «Нет у меня других дел, кроме как следить за чужими вещами!»
— Кстати, это теперь ваш кровный брат, — добавил Малек.
Так я и знал! Я широко улыбнулся и протянул санитару руку:
— Ташакор! Ташакор! Спасибо!
Тот чуть расправил брови и что-то снова проворчал.
— Он говорит, что не брал ваш бумажник. Кто угодно мог взять, пока вы были на операции.
Я обнял санитара — мы же теперь были братья.
— Скажите ему, что мне эта мысль и в голову не приходила. Человек, который готов отдать свою кровь раненому, на воровство не способен. Мне просто жаль, что я теперь не смогу его отблагодарить.
Малек перевел. Санитар снова что-то пробурчал. Он, видимо, поклялся никогда не улыбаться.
— Он говорит, что, если повезет, паспорт где-нибудь оставят. Деньги — нет. Я тоже так думаю. Мне очень жаль!
— А куда могут отдать паспорт? Кто сейчас в городе: белые, красные? Кто победил?
Малек засмеялся:
— Масуд вернулся.
— А почему талибы ушли без боя?
— Как — без боя? Здесь такое было! И вечером, когда вас привезли, и всю ночь, и утром вчера до обеда.
— Вчера?
Малек снова засмеялся.
— Я вам, похоже, лишнего вколол и перед операцией, и вчера еще. Вы поступили позавчера вечером. Позавчера? — Малек сосредоточенно свел брови и начал считать. — Я вас прооперировал, потом ночь была. Плохая для вас — повезло, что Кадыр не уходил. Потом целый день здесь, потом еще ночь. У меня у самого уже с датами плохо — я неделю дома не ночевал. Да, точно. Получается, один день выпал у вас из жизни целиком.
— Это я переживу. Хорошо, что не жизнь целиком выпала в этот один день.
Хан-ага поначалу пытался меня поддерживать, но этого не понадобилось. На бег рысцой я бы не отважился, но спокойным шагом шел вполне уверенно. Навстречу нам процокал конный экипаж с упряжью, украшенной бумажными красными цветами — здесь, положительно, других пролеток не было! В пролетке сидела семья: мужчина в пакуле и чапане, женщина в глухом балахоне и двое ребятишек. Если не считать покоцанных очередями и гранатами стен, нашествия талибов как и не было.
Мы дошли до нашего перекрестка: казарма справа, мечеть прямо, гостевой дом налево. Я, естественно, направился прямо, но Хан-ага потянул меня за руку влево.
— Да? Мирная жизнь возвращается? Ну, пошли!
Часовые у ворот были незнакомые, во всяком случае, я никого не узнал. Хотя один из них совсем по-приятельски похлопал меня по спине и сокрушенно пощелкал языком, показывая на мое плечо.
— Ерунда!
К счастью, гостевой дом не разбомбили. Все фасады были в отметинах от пуль, стекла во многих окнах разбиты, но сами постройки были целы. Хан-ага провел меня в нашу старую комнату. Там тоже все было по-старому, даже окна целы. Хороший мальчик успел перетащить сюда наши вещи и сложил их в углу, как и было.
В комнату, как принято, без стука, с охапкой дров вошел Хусаин. Смотри-ка, он улыбался! Хусаин обнял меня, стараясь не задеть раненое плечо. Я искренне ответил на его объятие: я тоже был рад, что с ним все в порядке.
— Чой?
— Чой, чой! Ташакор! Спасибо!
Я предложил Хусаину с мальчиком присоединиться ко мне — Рамадан же кончился! Но они отказались, показав знаками, что у них много работы.
Я тоже не собирался рассиживаться.
2
Я намеревался пойти к пресс-секретарю Масуда, но он приехал сам. Асим был, как всегда, в хорошем настроении. Посмотреть на него — никогда не скажешь, что за последние четыре дня город с боями был оставлен, а потом отвоеван вновь. Он похлопал меня по здоровому плечу, спросил про больное, сел рядом со мной на лежанку. Он был готов помогать дальше.
— Асим, я бы с удовольствием просто поговорил с вами обо всем, что произошло за эти дни. Но давайте займемся самым срочным делом!
Я рассказал Асиму про надпись на стене расстрельного дома и свою догадку относительно Пайсы.
— Как его зовут. Вы не знаете?
— Конечно, нет.
— Но в лицо узнаете?
— Точно узнаю! Но вы понимаете — у меня нет уверенности, что похищение ребят организовал именно он. Это только рабочая версия.
— Ничего, он не обидится! Я пришлю вам кого-нибудь из телохранителей Масуда.
— Наджафа!
Мне нравился этот рыжий здоровяк. Асим улыбнулся:
— Наджафа, если получится.
— Отлично!
Асим поднялся на ноги и хлопнул себя по бедрам.
— Ну, я тогда пошел!
Мы пожали друг другу руку. Уже от двери Асим обернулся:
— Да, кстати! Вам послать переводчика?
