«Важен только результат», — вот что любил говорить папенька.
ну, уж результат-то имелся. И теперь, когда Велье сдох, перед этим написав признание, и темный маг, живший во дворце, исчез, а также исчез темный маг, которого подослал Светлейший… Пожалуй, теперь уже ничто не мешало сесть на трон и водрузить на голову корону.
К слову, отчего Эскис ни одним словом не обмолвился о том, что сынка Велье тоже не стало?..
«А потом я женюсь», — с усмешкой подумал Эдвин.
но от этой мысли стало хуже. он вспомнил, что дерзкая девчонка предпочла вылизывать сапоги вместо того, чтобы целовать его. И это вызывало желание причинить ей боль. А заодно как следует помучить того, кто был ещё жив и совершенно беспомощен в подземелье. Да, хотелось как следует насладиться его мучениями. Рассказать о том, как Камилла Велье раздвигала ноги и просила еще.
* * *
И он в самом деле поехал туда, к ней. Перед этим захотелось выпить чего-нибудь покрепче — и он выпил, потому что так можно не обращать внимания на презрение в бриллиантовых глазищах этой шлюшки. В том, что Камилла именно такая, Эдвин не сомневался. Все бабы такие. Что Лафия, что Камилла. Главное, показать ей, как он хорош в постели — и после этого она уже ни на кого смотреть не будет. А потом можно будет долго и со вкусом рассказывать тому рыжему, с каким упоением Камилла ему изменяет.
Смысл последнего, правда, ускользал.
не проще ли мага убить?
Ведь не нужен он, как ни крути. А если Светлейший прознает?
«А ну и что? он ничего не сделал до сих пор, ничего и не сделает. Вергов святоша. Делает вид, что ему дела наши неинтересны. Ишь, какой возвышенный…»
И в который раз Эдвин подумал, что самый тяжкий грех — это бездействие, тем более, бездействие Светлейшего. Кому много дано, не должен вести себя, как бревно, несомое водой. Потому как даже большое и тяжело бревно вода может унести далеко… навсегда.
мысли, подпитанные крепким вином, немного плыли в разные стороны, и поэтому уже в следующий миг Эдвин представлял себе, как будет сдирать с Камиллы тоненькие панталончики, и как войдет в нее грубо, резко, чтобы она задохнулась от боли и удовольствия.
Представлять это было… почти невозможно.
Всю дорогу до особняка он ерзал на кожаном сиденье кареты, руки сами собой сжимались в кулаки, а ладони потели.
Возможно, он выпил чуть больше, чем следовало, но, но… так в самом деле он не будет думать о каких-то мелочах вроде ее взглядов. Баба вообще не должна смотреть. можно юбку ей на голову закинуть, в конце концов…
Когда из кареты он вынырнул в теплые сумерки, в голове немного прояснилось. Эдвин вдруг подумал о том, что не совсем понятно, зачем он здесь, если все равно женится?
он тряхнул головой. Да, кстати, можно будет сказать Камилле, чтоб вела себя хорошо, и чтоб не вздумала чудить во время ритуала Соединения, потому что тогда… тогда он что-нибудь сделает с этим рыжим, который теперь как заноза в заднице.
Эдвин даже не посмотрел в сторону служанки, которая ему открыла. Сразу побежал по лестнице наверх. нестерпимо хотелось ее увидеть… Дерзкую, колючую и не сломленную. Пожалуй, ломать такую будет отдельным, изысканным удовольствием, которого в жизни принца не так, чтобы и много было. одно сплошное «нельзя». А теперь он почти король — и поэтому все можно, что бы там ни говорили… И — о, да. он будет ломать Камиллу Велье, ровно до тех пор, пока она не станет примерной женой. он будет чередовать боль и удовольствие, и как же это будет прекрасно и увлекательно во всех отношениях!
он ударом ноги распахнул дверь комнаты. Успел заметить, как Камилла сделала какое-то судорожное движение, забилась в угол за кроватью. оттуда уже не убежать, и Эдвин, глядя на тоненькую фигурку в одной сорочке, глупо улыбнулся.
Камилла… выглядела испуганной, очень.
И это возбуждало.
— Доброго вечера, — объявил Эдвин, — а я пришел навестить вас, моя дорогая невеста.
она не ответила. Просто смотрела. И то изрядное количество вина, которое он выпил перед этим, в самом деле позволило не замечать омерзение в ее взгляде — или, по крайней мере, оно не внушало беспокойства, не задевало за живое.
Камилла молчала и смотрела, поджав губы.
Как будто с укором смотрела. Гордо выпрямившись. И сквозь тонкую ткань проглядывали остренькие вершинки ее грудей.
— молчишь? — Эдвин громко захлопнул дверь, — не желаешь приветствовать будущего мужа?
она и вовсе отвернулась, стала лицом к окну.
И от этого кровь ударила в голову. Эдвин стремительным прыжком преодолел то расстояние, что было между ним и кроватью, схватил девку за волосы и дернул на себя. она вскрикнула и повалилась на спину, извиваясь, как червяк, хватаясь руками за голову. Волосы были длинные, Эдвин намотал их на кулак и потянул наверх, вынуждая Камиллу тоже подняться, а потом и вовсе встать на колени на кровати, к нему лицом.
— ты плохо себя ведешь, — выдохнул он ей в губы, — я тебя научу, как надо.
А про себя подумал — небось, с этим рыжим, она была ласковой. А он, он чем хуже?
Эдвин впился в ее нежные губы, но она сжимала зубы и уворачивалась. Безмолвно. не умоляя, не упрашивая, прожигая взглядом. он дернул вниз ворот ее сорочки, разрывая до пояса, стиснул упругую грудь — и вдруг острая боль пронзила щеку. Стало так больно, что хмельной туман мгновенно растаял, но рассудок тут же затопило злостью.
он выпустил ее волосы, провел пальцами по месту, где болело — на них осталась кровь.
— Ах ты, сучка! Я твоему магу член отрежу, и тебе привезу! — прохрипел он в совершенно белое лицо Камиллы.
Почему-то он ожидал слез, но их не было. она смотрела совершенно сухими глазами, и именно это бесило больше всего.
Поэтому Эдвин отвесил ей оплеуху, разбил губы, прошипел:
— на колени, дура! Сейчас… я с тобой наиграюсь. Я тебя научу, как должна себя вести любящая… жена.
И, стаскивая ее с кровати на пол, сделал несколько шагов назад и потянулся к завязкам на штанах.
Все-таки он изрядно выпил, потому что каменные стены брались мелкой рябью. такого ведь не бывает со стенами, верно?
И эта светлая фигурка у его ног, пытается подняться, и такая ненависть в глазах…
Эдвин крепко зажмурился.
Стены как будто сошли с ума, но как это происходит? тогда бы рухнул дом. А так… словно что-то большое шевелился в каменной толще. И на полу тоже, под ковром все ходуном ходит.
он посмотрел на Камиллу — над ее головой как будто что-то светилось. И это что-то формой напоминало зубчатую корону.
— Что за… — выдохнул Эдвин.
И больше ничего не успел сказать. Раздалось шипение, к нему как будто бросились коричневые змеи — и ему стало так больно, так невыносимо больно, что даже вдохнуть было невозможно. он дернулся и успел понять, что не может сдвинуться с места, и что… прямо под ключицей из его груди торчит окровавленный шип. не может быть! не может?!
