война и тут началась коллективизация. С недоумением воспринял эту весть Евдоким. Ему показалось, что жизнь, едва начавшую входить в свое извечное русло, снова пытаются вытолкнуть из него. На собрание, выбиравшее первого председателя колхоза, он пришел больше из любопытства, чем по необходимости. В колхоз вступать он пока не собирался, хотел подождать, посмотреть, что из него выйдет.
Собрание проходило в церкви, брошенной настоятелем. Убоявшись за свою жизнь, год назад он сбежал неизвестно куда и с тех пор церковь стояла, на удивление чистая и красивая, беспризорной. В нее принесли скамейки, перед иконостасом, с которого уже исчезло большинство икон, поставили стол. За него уселись два уполномоченных из района и невесть откуда появившийся Семен Дрыгин, живший недалеко от Евдокима на соседней улице. Был он небритый, с припухшим лицом, но в чистой сатиновой косоворотке и новых яловых сапогах, обильно смазанных дегтем. На эти сапоги сразу все обратили внимание.
Семен Дрыгин относился к последней деревенской голытьбе. Все хозяйство держалось на его жене, работящей, жилистой бабе, успевавшей управляться и со скотом, и с ребятишками. Собственно, скота у них и не было. Была корова, на которой жена Семена возила и дрова, и сено. Семен же иногда подрабатывал у кого-нибудь из местных мужиков, но, по договоренности, деньги за него всегда получала жена. Если оставить их ему, пропьет обязательно. Это знали все. Но был Семен человеком неунывающего нрава, умел играть на гармошке, знал грамоту. Мог красиво написать прошение хоть в волость, хоть в губернию и никому не отказывал, если его просили об этом. В общем, многие в деревне считали его полезным человеком, хотя по праздникам он напивался до бесчувствия и часто, не дойдя до дому, валился с ног у чьей-нибудь ограды. Последний месяц его не было в деревне. Куда уехал, никто не знал, жена об этом тоже не говорила.
И вот теперь Семен Дрыгин появился сразу с двумя районными уполномоченными. Это удивило многих. Но еще больше удивились деревенские, увидев на нем новые яловые сапоги. Таких Семен не имел ни разу в жизни. Никак, получил должность, смекнули мужики, и стали ждать, как будут развиваться события.
Районные уполномоченные держались уверенно. Это чувствовалось и потому, как они положили на стол свои руки, сжатые в кулаки, и по взглядам, которыми они ощупывали притихших мужиков. Одному из них было лет двадцать пять, второй выглядел лет на сорок. Тот, что постарше, начал первым.
— Предлагаю избрать председателем колхоза известного вам сельчанина-бедняка Семена Дрыгина, — сказал он и, услышав в ответ сразу же прокатившийся ропот, стал поедать взглядом каждого сидящего в церкви.
Ропот стал утихать. Земляки Дрыгина потянулись за кисетами и вскоре над скамейками поплыли облака сизого табачного дыма. Предложение настолько ошарашило всех, что мужики молчали, не зная, как ответить.
— Как же Дрыгин? — тихо сказал сидевший рядом с Евдокимом Данила Червяков, с которым они не раз вместе косили сено. — Он же через месяц всех нас по миру пустит.
— Ты не мне, ты им скажи, — произнес Евдоким, кивая в сторону уполномоченных.
— Боюсь я, Евдокимушко, — честно признался Червяков. — Еще упекут за правду-то на каторгу, а у меня четверо детей. Старшей-то летось восьмой годок стукнул.
— Выходит, возражений нет, — сказал уполномоченный и удовлетворенно вздохнул.
И тут Евдоким не выдержал.
— Он же не знает, с какой стороны у коня хвост растет, а вы его в председатели, — запальчиво выкрикнул Канунников и обвел взглядом сидящих односельчан. Те сразу зашумели, выражая одобрение. — Баба его и та в хозяйстве больше разбирается. Нам такой бедняк не нужен.
— А ты что, кулака захотел? — сказал и сразу же нахмурился молодой уполномоченный. — Может быть у тебя и кандидатура есть?
Евдоким понял, что совершил оплошность, но исправить ее уже было нельзя.
— Кто будет голосовать за Дрыгина, прошу поднять руки, — снова произнес молодой уполномоченный голосом, в котором слышалось нетерпение, и в упор посмотрел на Канунникова.
Тот выдержал взгляд, затем встал и вышел из церкви. За ним потянулись еще несколько человек. Данила Червяков тоже было вскочил, но, перехватив взгляд уполномоченного, тут же опустился на лавку.
— Идите, идите, — бросил уполномоченный вслед уходящим. — Завтра мы с вами разберемся.
Канунников не знал, что уезд, в котором он жил, отставал по темпам коллективизации от соседей, поэтому была дана команда создать во всех деревнях колхозы в течение ближайших двух недель. На подбор председателей не оставалось времени. Их решили выбирать по двум признакам: чтобы был из бедняков и знал грамоту. Уполномоченные понимали, что Дрыгин — далеко не лучший кандидат. Но и таких председателей не хватало. Для двух колхозов их пришлось искать среди рабочих паровозного депо города Бийска.
Выборы Дрыгина сразу оттолкнули Канунникова от колхоза. Ему подумалось, что, кроме вреда, от всей этой затеи ничего не будет.
В ту ночь он долго не мог заснуть. Сам способ выборов председателя, да и вся эта сходка показались ему ненормальными, противоречащими здравому смыслу. Ведь если колхоз действительно организуется для блага людей, как об этом везде говорят и пишут, почему тогда никто не поговорил с этими людьми, не спросил их мнения? Тем более, когда выбирали председателя. Председатель должен быть самым толковым из селян и, конечно, из зажиточных, подумал Евдоким. Ведь зажиточным крестьянином может стать только тот, кто умеет организовать дело. В Сибири, где земли хватает каждому, в худобе живут лишь те, кто не хочет работать. И за это их в председатели?
Но почему же тогда многие проголосовали за Дрыгина? И откуда этот страх в глазах Червякова? Или он что-то знает, чего не знаю я, спросил себя Евдоким.
— Ты чего сегодня ворочаешься всю ночь? — спросила Наталья, потянув на себя одеяло.
— О жизни думаю, — ответил Евдоким, уставившись глазами в темный потолок.
Она тяжело вздохнула и повернулась к нему спиной. А Евдоким еще долго лежал с открытыми глазами, ощущая в душе неясную тревогу. Как и все неизвестное, она начинала страшить его.
Утром, едва взошло солнце, он направился к Даниле Червякову. Тот выгонял из стайки корову и полуторагодовалого бычка. Корова, дававшая в день по два ведра молока, была гордостью хозяина. Многие в деревне хотели заполучить от нее телочку. Увидев Канунникова, Данила похлопал корову по холке, словно наказывая ей хорошо вести себя в стаде, и направился к гостю.
— Корову-то теперь придется в колхоз сдавать, — сказал Евдоким, протягивая для приветствия руку.
— Да ты что, Господь с тобой, — испугался Червяков. — Мы ведь без нее с голоду помрем.
— А как же ты хотел? В колхозе,
