Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
Отдельные щелчки выстрелов на берегу превратились в грохот перестрелки, главную ноту которому задал пулемет «Люис», подхваченный Прошьяном. Поэтому вряд ли кто обратил внимание на лязг якорных цепей и плеск тел, падающих за борт.
— Железняк! У тебя зрение лучше. Хоть одна лодка плывет к нам?
Матрос долго всматривался в ночную темень, разрываемую вспышками с берега.
— Нет, Федор Федорович. И пальба стихает.
Раскольников снял фуражку:
— Земля вам пухом, товарищи. Давайте малый вперед.
Наутро генерал МакГоверн лично осмотрел место бойни возле береговой полосы, где солдаты в нелепых шинелях валялись вперемешку с американцами.
— Я решительно отказываюсь их понимать, Олбрайт. Какого черта?
— Русские, сэр. Здешние земля и климат делают их душевнобольными.
Майор показал на одного из них, который и в смерти не выпустил винтовку. Даже очки не потерял. Русский лежал рядом с капралом Томпсоном, а трехгранный штык на две ладони вышел из затылка чернокожего.
— Их ненависть переходит границы здравого смысла, — заключил генерал. Тут взгляд его упал на другого русского из политических изгоев, тоже в шинели, круглых очках и с бородкой, который визгливо втолковывал флотскому офицеру, что ничего не знал о коварном замысле товарищей и оттого не предупредил. — Верить им нельзя. Повесить мерзавца.
МакГоверн не стал переносить время отплытия, несмотря на переполох от бесследного исчезновения одного из эсминцев. Конвой направился к проливу Лаперуза, обогнул мыс Крильон и углубился в Татарский пролив, к утру следующего дня напоровшись на отряд крейсеров.
Адмирал выдал сочное ругательство. Они не могли добраться сюда из Владивостока, предупрежденные беглецами на угнанном эсминце. Значит, подобострастный капитан Стародорогин — тоже предатель, раз сообщил…
Генерал куснул кулак до крови. У Владивостока силы были неравны, поэтому русские ограничились расстрелом с дистанции и нападением на транспорты. Но сейчас минус два линкора, крейсеров всего три, эсминцы. Размышления командующего прервал тревожный голос вахтенного офицера:
— «Теннеси» атакован подводной лодкой, сэр. Принимает воду!
— Гот дэмед!
Главный и морской начальники встретились взглядами. МакГоверн горестно кивнул.
— Передать по конвою! Поворот на юг!
Цепочка кораблей легла на курс к Оминато.
Майор Олбрайт, по непонятному капризу генерала оставленный за главного на Корсаковском посту, проклял и каприз, и генерала, и русских, и день, когда появился на свет. Через полтора месяца доели последнюю лошадь. Полтораста человек погибло от набегов каторжан, не менее половины больны, все искусаны гнусом, от которого нет спасения.
Мутная команда капитана Стародорогина тоже страдала, но как-то меньше. И еду, видать, они спрятали. С ужасом глядя на странных русских, лейтенант О'Нилл признался командиру:
— Я знаю, почему они до сих пор не убили нас, сэр. Берегут на зиму как мясо.
При всей нелепости этого предположения Олбрайт не стал сбрасывать его со счетов.
Однажды, несмотря на снег и изрядный ветер, над Корсаковым пролетел самолет с русскими трехцветными кругами. Майор вздрогнул. Аэродромов поблизости нет. Значит, аэроплан поднялся с авианосца, этого бесовского воплощения их технической мощи в этой войне.
Через день корабли из Владивостока забрали с поста русский батальон. Олбрайт готов был не то что в плен сдаться — на колени пасть, лишь бы их тоже убрали отсюда.
— Не имею распоряжений, сэр, — ответил русский капитан. — Прикажу переправить на берег съестные припасы, патронов отсыплю и доложу начальству. Счастливо оставаться!
Как ни смешно, американский гарнизон на Сахалине разыгрывался как козырная карта на Парижских мирных переговорах. Милюков, помня наставление Клемансо о том, что американцы примут только победоносное окончание войны, признал их успех в оккупации юга Сахалина. Потом добавил, попросив не вносить это в протокол:
— Вы бы забрали их побыстрее. Сейчас там сурово, мы больше не можем снабжать ваших парней едой, топливом и патронами. Пропадут за зиму, бедолаги.
Эпилог
Владивосток, обычная погода в декабре. Дождь замерз прямо на городских улицах. По дороге в горку и на сопки не подняться — ноги, колеса или копыта просто скользят по ледяному панцирю.
Танковому генералу Петру Врангелю этот город стал вдруг необычайно уютным, он старался наведываться сюда как можно чаще. Вероятно, случилось именно то, о чем он беседовал с вероломной англичанкой. Немолодой барон влюбился!
Его избранница, загадочная дама, скрывавшая истинное имя и положение, однозначно отказывалась по окончании войны последовать за генералом в Санкт-Петербург.
— Я не возражаю против роли баронессы фон Врангель, но любовницей и содержанкой быть не хочу.
Тем более роль баронессы она уже освоила в бесконечно далеком Лондоне.
О разводе с бывшей фрейлиной Петр Николаевич впервые задумался всерьез. После суда и казни двух Николаев Романовых Ольга презирала мужа, поддерживающего императора Александра Четвертого, который допустил убийство родственников. Она демонстративно уехала в Берлин к Александре Федоровне, потом отказалась вернуться. Стало быть, в Питере генерала ожидала лишь одинокая холодная постель.
Иногда во Владивостоке случались и служебные дела. По флотским надобностям сюда прилетел Колчак и неожиданно задержался.
— Петр Николаевич, все одно летной погоды ждем. Позволь глянуть на твоих политических.
— Да запросто. Сейчас прикажу. А пока, Саша, давай еще раз за победу. И чтоб быстрее мир подписали.
Наплевав на правила и предрассудки, генерал с адмиралом выпивали и закусывали прямо в штабе Владивостокской эскадры. Разогревшись и подобрев, вышли на скользкий плац, где выстроились сто восемьдесят шесть солдат с винтовками, обнаруживающих полное отсутствие выправки, со сдвинутыми на затылок шапками, с пулеметными лентами через шинель, добрая половина с неуставными «маузерами» на ремешках. Балтийские братишки и тут показали форс. Колчак опустил глаза. Как знал — у некоторых поверх ботинок с обмотками выпущены широкие клеши.
— Петр Николаевич, отчего командир у них в морской форме?
— А, это мичман Федор Раскольников. За угон эсминца ему жаловано право ходить во флотском. — Барон гаркнул: — Здравствуйте, балтийцы!
— Здрав… жел… ваш… высок… ство… — нестройно прошуршало по шеренге.
Раскольников приблизился, отдал честь.
— Не батальон, а страх божий, — покачал головой адмирал.
— А по мне — пусть лучше такие партизаны, нежели лейб-гвардия, которая только и умеет, что по Дворцовой площади шаг печатать.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
