и нас не приведёт к замещению. Это нужно лишь для того, чтобы распространить среди вас умение управлять энергией. Мы, равно как и вы, желаем остаться собой. И хотим вас оставить такими же, какие вы есть.
– Так и представляю себе, как человек возлегает с драконом и у них появляется потомство, – меня передёрнуло от этой мысли. – Из яйца.
– Ты преувеличиваешь и ошибаешься. Во-первых, русские драконы – живородящие млекопитающие существа. Это драконы-каратели Анугиразуса откладывают яйца. А во-вторых, мы умеем превращаться в людей.
У меня и правда в тот момент вылетела эта деталь из головы, пусть доказательство и стояло прямо передо мной. Расслабленно усмехнувшись, я сказал:
– Хм. В таком случае, многое меняется. Нет, правда. Человек всяко привлекательнее большущего дракона, – заметив, как Евгения вопросительно выгнула бровь, я поспешил добавить. – С точки зрения человека, разумеется.
– Я учту, – подозрительно нейтрально сказала Евгения. – В методичке написано, чтобы ты такое в присутствии подданных Владимира не говорил. Прочитай тот абзац несколько раз, чтоб наверняка запомнить. Непростительная наглость – плевать дракону в лицо такими словами.
– Хорошо, я запомню. Извините меня.
Мы, наконец, вышли из процедурного кабинета. По пути в рабочий кабинет Евгения спросила:
– Как там Светлана?
– Которая из них? Человек? Хорошо себя чувствует, ждёт меня домой. Или вы про драконицу?
– Про человека, конечно. Драконица не является субъектом. Она помощница.
– Вы многое пропустили. Сейчас – субъект. Говорит о себе в первом лице, несмотря на запрет.
Евгения сняла с себя расслабленную маску и заметно посерьёзнела.
– Мой муж редко совершает ошибки, но эта – одна из них. Светлану, может, и следовало наказать за неповиновение, но пробуждать в ней вторую личность, пусть даже и случайно…
В глазах Евгении круглые зрачки сменились вертикальными, взгляд её стал обжигающим.
– Раздвоение личности – это страшно. «Червь» уже пытался развязать между личностями войну, благо Евгений успел его отключить. Однако след оставлен, и новая битва не заставит себя долго ждать, если найдутся противоречия.
– Буду честен, Света-драконица не производит впечатление агрессивного существа, которое хочет сожрать свою человеческую сестру, – сказал я. – Она любвеобильна, признаёт авторитет Светы-человека и… Хм, очень странно относится к Сергею Казимировичу, считая его своим отцом.
– В том-то и дело, что агрессия не рождается на ровном месте. Однако высказанные тобой факты говорят лишь о том, что рано или поздно момент, когда начнётся новый виток мысленной эскалации, наступит. Хотя бы из-за тебя.
– Намекаете на то, что обе женщины меня могут банально не поделить?
– Да. Разорвать на две части они тебя не могут, поэтому попробуют устранить соперницу. Многожёнство, как ты понимаешь, они не приемлют, равно как и мы, ибо, во-первых, так нельзя по закону морали и нравственности, а во-вторых, получать лишь половину любви мужчины ни одна из них не захочет. Да и ты сам вряд ли бы захотел любить двух женщин разом, верно?
– И что делать тогда? Уничтожить одну из них? Попробовать вновь слить воедино?
– Уничтожение одной повлечёт уничтожение другой. А по поводу слияния – они и так являются единым целым. Я же говорю, суть не в том, что одна «отделилась» от другой, а в том, что жить сразу двум в одной голове тяжело. Это борьба за жизненное пространство.
– Вы всё ещё не предложили вариант решения проблемы, – сказал я чуть более сердито. – Вы сами накуролесили, теперь, будьте добры, решите эту ерунду.
– Если вариантов с нашей стороны не последует, Виталий, решение останется за тобой. Именно ты в критический момент должен будешь выбрать, кого любишь больше – человеческую женщину или драконицу, – сменив зрачки с вертикальных на нормальные, словно ставя точку в разговоре, она добавила. – А теперь иди за мной, сошьём тебе нормальную одежду, в которой не будет стыдно явиться на встречу с Владимиром.
***
Сергей Казимирович даже спустя полтора часа моего отсутствия продолжал стоять на набережной. Опираясь на ограждение, он смотрел на другой берег реки, где стоял белеющий на фоне тёмных зданий величественный храм с золотыми куполами и крестами на их вершинах. Встав возле Сергея Казимировича, я заметил в его глазах неподдельное душевное спокойствие.
– Ну что, поболтали? – спросил он, повернув ко мне голову.
– Поболтали, – ответил я без особого энтузиазма, уставший после снятия мерок. – Книжку дали почитать, сшили мне брюки да рубашку покрасивее, аромат подобрали, туфли выдали, чтоб появиться перед Владимиром как нормальный человек, – я показал на объёмную сумку, где всё перечисленное было упаковано с должным уровнем старания. – А вы тут как? Не скучали?
– Да нет. Мне тут, у реки, нравится. На храм, вот, люблю смотреть. Совсем скоро полдень, роботы в колокола бить начнут.
– Разве отсюда слышно? – со скепсисом спросил я, на глазок определив расстояние от нас до храма, составляющее около семисот метров. Не то чтобы это далеко для колокольного звона, но он бы легко слился с шумом заводов и фабрик.
– Не очень, – Сергей Казимирович усмехнулся. – Но, если хочешь, можешь попробовать поманить звук.
– В другой раз, – я облокотился на ограждение и вдохнул прохладный воздух, немного пахнущий гарью и химией. – Сергей Казимирович, почему вы так странно отреагировали на Евгению, когда она пришла?
– Я же говорю, не люблю драконов. Явись она в человеческом обличии, я бы даже улыбнулся и, наверное, в знак добрых намерений поцеловал бы ей руку, женщина она и правда красивая и притягательная. Вот только, будучи драконом, она не вызывает у меня иного ощущения, чем отторжение.
– На Евгения вы так не реагировали.
– Потому что не могу на него так реагировать. Он здесь главный, хочу я или не хочу, но мне приходится терпеть его форму дракона, в которой он пребывает бо́льшую часть времени. Вежливость, тактичность – вот эти все вещи позволили мне кое-как приспособиться. И всё равно, будто… Будто что-то загорается внутри меня, когда я вижу дракона перед собой. Ненависть, какую я и на войне не испытывал.
– Это и неудивительно. На войне, говорят, нельзя ненавидеть врага. Ибо если ты его ненавидишь, то будешь совершать ошибки. По себе знаю.
– Вот-вот. Однако и на войне поводов для праведной ненависти и благородной ярости было полно. Я не люблю о ней рассказывать, но… – Сергей Казимирович вздохнул и опасливо
