разом расположило то, что гость — его тезка.
— Антон!.. — посмаковал Деникин имя гостя, пожимая сухой маленькой рукой руку Путко и приглашая следовать по заставленному сундуками коридору в кабинет. — Доброе русское имя, исходящее от христианского святого Антония Фивского, жившего не чрева своего ради, не так ли, сударь?
И в усложненной фразе, в тягучем, с хрипотцой, голосе не улавливалось ничего от манер кадрового военного.
Но разговор в кабинете Деникин начал с того, что, прицелив поверх очков дальнозоркий взгляд, настойчиво полюбопытствовал: кто его гость да откуда и какими судьбами оказался в Париже.
— Крым — Константинополь — Бизерта, — пунктирно, в соответствии с легендой, прочертил свой путь подполковник. — С Черноморской эскадрой, на борту «Грозного».
— Того самого? — оживился Антон Иванович.
Услышанное порадовало его чрезвычайно. Причиной тому было следующее: в ноябре двадцатого года, когда остатки белой армии эвакуировались из Крыма, барон Врангель увел с собой в Константинополь, под конвоем кораблей Антанты, всю российскую Черноморскую эскадру, более ста тридцати вымпелов. По прибытии флота в Турцию экипажи были заменены, рядовых и многих офицеров, списали на берег, опасаясь, что на корабли проникла «большевистская зараза». Уже новые команды перевели эскадру в тунисский порт Бизерту и отдали под контроль французских военных властей. И эти экипажи были списаны, заключены в специальные лагеря, мало отличавшиеся от лагерей для военнопленных. Французское же правительство начало распродавать корабли, якобы для покрытия расходов на содержание остальной эскадры. Русские офицеры возмутились и в знак протеста на виду у Бизерты затопили канонерскую лодку «Грозный». Деникину история эта пришлась по вкусу тем, что напомнила о нерачительности барона Врангеля, поступившегося русским военным имуществом, и еще об одном примере двурушничества союзницы по Антанте.
Генерал полюбопытствовал также, где воевал Путко в мировую и гражданскую войны. Мировую Антон провел на батарее на Юго-Западном фронте, у Брусилова, и на Северном, у генерала Рузского. Что же касается гражданской, он назвал Дон, Кубань, Екатеринодар и Каховку, умолчав лишь, что действовал на этих направлениях как раз против деникинских войск. И с полным чистосердечием признался, что ныне не принадлежит ни к одному из великокняжеских кланов.
— Почему?
— Кирилловцы и николаевцы действуют не в истинно русских национальных интересах, а по указке держав, — ответил Путко. Такое решительное высказывание тоже пришлось по душе генералу. — А теперь я решил оставить Париж и искать применения своим устремлениям в Китае, — добавил гость.
— На Дальнем Востоке? — оживился Деникин. — Полагаете, что там дела обстоят иначе? Смею вас уверить: без участия народа любая борьба обречена. Неопровержимое свидетельство моей правоты — наше недавнее прошлое. — Он снова зорко глянул поверх очков: — В годы великой смуты моя армия боролась против народа, и в этом основная причина нашей с вами неудачи, теперь я понимаю. И опасаюсь, что события, назревающие на Дальнем Востоке, могут снова ввергнуть русское зарубежное воинство в бесславную и гиблую авантюру.
Теперь уже Антон, немало удивленный словами бывшего белогвардейского главкома, в свою очередь полюбопытствовал:
— Почему вы так думаете?
— Мое твердое убеждение: русское воинство не может принимать участия в рядах тех, кто поднимается для расчленения России. Оно должно также беречь свою кровь, не ввязываясь в чужие распри.
— Нельзя же понимать, что вы теперь — сторонник прекращения борьбы с большевиками и возвращения в Каноссу?
— Естественно. Я первый призвал бы русское воинство во всякую коалицию, имеющую целью освобождение России от большевиков.
— Не понимаю, — пожал плечами Путко. — Разве возможна для войны против нынешней, красной России какая-либо коалиция, которая не ставила бы своей целью ее расчленение? Ради чего пойдут те же англичане или японцы на войну, как не с целью оторвать для себя кусок, да побольше?
— В том-то и дело, что иначе не пойдут… — согласился Деникин. — Если бы под давлением мировых событий или в предчувствии новых страшных столкновений изменилось отношение держав к Советам… Если бы нашлась держава, имеющая желание и возможность взять на себя тяготу разрешения русского вопроса в соответствии с интересами России, тогда и только тогда наше участие в таком выступлении было бы не авантюрой, не пособничеством в расхищении отечества, а святым делом.
— Если бы!.. — не скрыл раздражения Антон.
Зловредный старик!.. Сидит в своем шлафроке в парижском доме, пережевывает вместе со своими поражениями и историю, а заодно выискивает варианты, при которых «святому воинству» все же можно было бы выступить против родной страны на стороне ее заклятых врагов!.. Ишь, какая девица! Хочет и невинность соблюсти, и капитал приобрести. Интересно знать, мучают ли старика ночами, наяву или хоть во сне видения России, опустошенной его христолюбцами?.. Еще в Москве, готовясь к встрече, Путко просмотрел сочинения Деникина. На одной странице он нашел любопытное признание бывшего главнокомандующего: белая армия собирала-де кроме идейных врагов большевизма и профессионалов войны, искавших применения своему ремеслу, также и явных бандитов, которые шли, чтобы разбойничать и грабить. Запомнилось: «У многих слагалась особая психология, создававшая двойную мораль — одну в отношении своих, другую — к чужим». Очень удобно: среди «своих» не укради, не убий, а с «чужими» все дозволено; грабить, вешать, насиловать. Тысячелетняя психология «избранных». И сам генерал, как видно, придерживается принципа двух моралей.
Какое Антону дело до этого? Пытаясь использовать Деникина для успешного выполнения задания, он не испытывает ни малейших угрызений совести: пусть хоть так послужит недобитый генерал благому делу. Выслушивая словоизлияния мемуариста, храня молчание вместо того, чтобы возражать, он как бы соглашается с его взглядами. Но он пришел сюда не для того, чтобы агитировать генерала за Советскую власть…
Однако разговор, неожиданно повернувший в новое русло, показал, что он поторопился с выводами.
— Вы, Антон Владимирович, конечно, наслышаны о новомодных теориях «клочков земли» и «буферов»? Батько Левицкий, преемник Петлюры, готов отдать Украину под протекторат Польши; атаман Богаевский — образовать «Казакию»; кавказцы — отъединить от России «клочок» по Кубань; сибирские сепаратисты — превратить в «буфер» все владения за Уралом… А там уже и дальневосточный «клочок»… Кому? Японцам? Китайцам?.. Даже если бы возможны были осуществления сих мечтаний и даже если бы привели они к ослаблению власти большевиков, что сталось бы с Россиею, отрезанной от морей и житниц, окруженной враждебными образованиями, отброшенной вспять на много столетий?.. Теория «клочков земли» пагубна! И я решительно считаю и твердо на том стою, что в случае вторжения иностранной державы в пределы России с целью захвата русской территории, участие наше на стороне ея недопустимо. Вы разделяете мое мнение?
— Безусловно.
— К сожалению, и в этом трагизм нашего положения, для нас невозможна и защита отечества прямым участием в действиях той армии, которая ныне именуется Красной…
Путко с удивлением
