весь огромный лазарет. Начальник обоза генерал Эльснер, скрепя сердце, вынужден был оставить на попечение станичников 64 тяжелораненых, а также врача и сестру милосердия, снабдив их денежными средствами, «…из 64 оставленных только 14 спаслись, остальных большевики зверски убили»[317], – писал А. И. Деникин.
Часов в 8 вечера 31 марта (13 апреля) обоз стал вытягиваться из Елизаветинской. В походном лазарете все, кто мог хоть как-то брести, ушли с обозом. «При выходе обоза с ранеными в станице стоял душераздирающий крик оставленных тяжелораненых… – возмущённо отмечал хан Р. Б. Хаджиев. – Имя нового командующего было так незначительно и непопулярно в армии, что такое маленькое лицо, как начальник обоза, не спрашивая разрешения командующего, оставил по своему усмотрению на растерзание большевикам раненых…»[318] Отданные в руки судьбы, понимая, что их ожидает жуткая расправа, тяжёлые лежачие вкладывали остатки сил в истошный вопль мольбы о помощи, но так и не смогли ни до кого докричаться.
На походе в лазарете не раз звучали горькие упрёки в адрес начальства:
– Корнилов скорее сам остался бы на растерзание большевикам, но раненых вывез бы в первую очередь!
Растянувшийся на несколько вёрст обоз прикрывал только чехословацкий батальон, и, чувствуя себя неуверенно под таким слабым прикрытием, генерал Эльснер спешил на соединение с боевыми частями.
Поздно вечером назначенная в авангард армии 1-я бригада двинулась на Копанскую. В голове шёл Офицерский полк. Чтобы скрыть отход армии, оставшиеся на фронте части 2-й бригады демонстративно открыли огонь. Опасаясь их ночной атаки, красные подняли ответную стрельбу. Их плотный огонь нанёс арьергарду добровольцев серьёзный урон.
После восхода солнца вдалеке замаячил вражеский бронепоезд, безрезультатно пытаясь с дистанции 8–9 вёрст достать своими шрапнелями добровольческую колонну. Часам к 10 утра авангард подошёл к Копанской, преодолев 21 версту. Начало отхода армии проходило удачно – активного преследования удалось избежать. Теперь следовало выбрать верный вектор дальнейшего движения.
С прекращением осады Екатеринодара красные становились хозяевами положения на Кубани. В соседней Ставропольской губернии их власть держалась на штыках революционных частей бывшей 39-й пехотной дивизии.
Чтобы выйти из-под удара бронепоездов, следовало покинуть район, опутанный густой сетью железных дорог. Командование армией решило пробиваться в пространство между ветками Екатеринодар – Тихорецкая – Торговая – Царицын и Екатеринодар – Кавказская – Ставрополь – Дивное, свободное от железных дорог, где планировало встретить лучшие времена. Встав на перепутье трёх революционных войсковых группировок, Дона, Кубани и Ставрополя, занять наиболее выгодную в стратегическом отношении позицию. В случае опасности оттуда армия могла пройти в глубь калмыцких и прикаспийских степей.
Выбирая направление движения, штаб не знал, где конкретно в итоге можно будет остановиться, чтобы как следует отдохнуть и скомбинировать следующие боевые операции. «В исполнение своего решения генерал Деникин решил сегодняшний переход закончить в колонии Гначбау[58], имея в виду на следующий день форсировать Черноморскую железную дорогу и после перехода через неё стать в остром углу между этой железной дорогой и линией Екатеринодар – Тихорецкая, в возможно безопасном удалении от обеих линий»[319].
Сделав двухчасовой привал в Копанской, войска и штаб двинулись дальше. Тем временем стало известно, что Нововеличковская и Новотитаровская прочно заняты красными, и армия повернула на северо-запад, чтобы, дойдя до высоты колонии Гнадау, затем свернуть на неё.
Где-то далеко позади и справа гремел бой. Там в лобовых атаках погибала кавалерия генерала Эрдели, но измотанные физически и нравственно добровольцы не обращали на этот гул внимания и шли без остановок. На походе части перемешались, некоторые люди от усталости стали отставать. В голове колонны на подводе везли гробы с телами генерала Корнилова и полковника Неженцева.
Главнокомандующий понимали весь трагизм положения армии и не считал нужным скрывать его от кого-либо. Поэтому на тревожный вопрос кубанского атамана он ответил искренне, о чём А. П. Филимонов писал: «Когда я на одном из привалов 1 апреля подошёл к генералу Деникину и спросил его, как он расценивает положение, он сказал: “Если доберёмся до станицы Дядьковской, то за три дня я ручаюсь, дня три ещё поживём!”»[320]
Стремясь оторваться от преследования, колонна шла максимально быстро. Но избежать боя не удалось. Слева, от станицы Андреевской, на дорогу двигался крупный отряд красных, о чём передовые конные разъезды доложили генералу Маркову. Он сам решил возглавить атаку и, развернув офицерские роты, энергично повёл их вперёд. Красноармейцы не ожидали такого напора и стали отходить не назад на станицу, а вправо, и наткнулись на черкесов, которые тут же врубились в их ряды. Растерявшись, красные бросились в разные стороны. Те из них, кто метнулся обратно, повисли на штыках марковцев. Патроны они берегли для другого случая.
Стремительная победа авангарда подняла добровольцам настроение, и они, голодные и уставшие, хорошо затянули песню. Когда марковцы вернулись на дорогу, то оказались уже в хвосте колонны.
Часть пятая
Прорыв кольца окружения и возвращение на Дон
Глава первая
Днёвка в колонии Гнадау. Кризис добровольческой армии
Около 8 часов вечера авангард армии подошёл к реке Понура, за которой располагалась колония Гнадау. Мост через реку оказался взорван, а брода поблизости не оказалось. Не менее двух часов ушло на починку моста. Затем ещё около часа войска обходили болотину, и лишь после 11 вечера, пройдя за сутки более 50 вёрст, армия стала втягиваться в небольшую немецкую колонию в четыре десятка дворов с единственной улицей, пивоварней, маслобойкой и колбасным цехом.
В колонии главенствовали чистота и порядок. Белые каменные дома с зелёными ставнями под красной черепицей крыш, словно братья-близнецы, вытянулись по прямой линии. Дворы, сады и огороды тоже походили друг на друга.
Помещений хронически не хватало, и раненых не снимали с повозок. Обоз и войска сгрудились в тесноте единственной улицы. Среди различных повозок, артиллерийских двуколок и снарядных ящиков трудно было протиснуться. «Вошли в дом, битком набились в маленькую комнату, – вспоминал Р. Б. Гуль. – Усталые, голодные, нервноизмученные. Впереди – никакой надежды: строевые части уменьшились до смешного, Корниловский полк сведен в одну роту; с другими полками почти то же; снарядов нет, патронов нет; казаки разбегаются по домам, не желая уходить от своих хат. Настроение тревожное, тяжелое…»[321] Но, несмотря на тесноту и в домах и на улице, измученные до последнего предела добровольцы заснули богатырским сном.
Утром их разбудила артиллерийская канонада. Сначала стреляли 2 пушки, затем 4, позже 6, а около 15 часов колонию громили уже 10 вражеских орудий. Это авангард И. Л. Сорокина наступал со стороны Нововеличковской. Красные стремились взять колонию в огневое кольцо. В то же время их пехота стала охватывать колонию с востока. Ей навстречу выдвинулась 2-я бригада генерала Богаевского и приостановила наступление противника. Люди шли в бой неохотно, понимая, что в случае ранения их могут бросить на произвол судьбы.
Добровольческая артиллерия
