отчаянное желание заплакать. Он потерпел неудачу. За смерть его отца не придется платить никакой цены. Теперь все надежды на месть рухнули.
Подняв глаза, он увидел странное зрелище - мужчина, одетый в забрызганные кровью юбки ассирийской жены, шел к египетскому лидеру и его офицерам. Этот мужчина был так же красив, как и любая женщина, с тонкими чертами лица и полными губами, и держался он грациозно и уравновешенно. Он тоже был мудр, явно начитан и хорошо осведомлен во многих вопросах. Хуэй внимательно прислушивался к болтовне других египтян. Этот человек был евнухом по имени Таита, и, похоже, он был близок к самому фараону – возможно, советник? Предводителя этих отважных, опытных солдат звали Тан. Даже там, в ожидании казни, Хуэй испытывал благоговейный трепет перед этим великим воином. От него исходила сила, грохочущая, как великая буря, властное присутствие, которое могло убедить любого встать в строй за ним.
Таита и Тан казались лучшими друзьями – странное сочетание, подумал Хуэй. Он наблюдал, как они вместе прошли по храму и сели на ступеньки,завтракая лепешками и фруктами. Офицеры одну за другой поднимали отрубленные головы Сорокопутов, чтобы двое мужчин могли их осмотреть. Казалось, они искали кого-то среди мертвых.
Тан махнул рукой и приказал поместить голову Нефер-Тему, лидера клана Кена, на вершину пирамиды из черепов, которую он строил. Скоро ли там окажется собственная голова Хуэя? Желудок Хуэя скрутило узлом, когда бесконечное ожидание затянулось. Двое мужчин поглощали свой завтрак, словно не было более приятного места, где можно было бы задержаться.
Наконец-то они наелись досыта. Хуэй наблюдал, как они бредут обратно к сломленным пленникам. До его ушей долетали обрывки разговоров. Похоже, в лагерях Сорокапутов были шпионы, и когда появилась возможность нанести этот безжалостный удар, чтобы избавить Египет от чумы бандитов, они воспользовались ею. Но пришло время допросить выживших, и Хуэй знал, что это будет быстро и безжалостно.
Тан прыгнул на каменный алтарь Беза. В правой руке он поднял печать фараона с изображением ястреба, чтобы все присутствующие знали о его власти, а затем улыбнулся веренице пленников.
- Я носитель печати фараона Мамоса с изображением ястреба, - нараспев произнес он, - и я говорю его голосом. Он посмотрел вдоль шеренги. - Я ваш судья и ваш палач.
Хуэй опустил глаза, когда это последнее слово повисло над ним.
- Вы были захвачены во время грабежа и убийства. Если есть кто-то из вас, кто будет отрицать это, пусть он предстанет передо мной и заявит о своей невиновности. После долгой паузы он воскликнул: - Ну же! Говорите громче, вы, невинные.
Тень кружащего стервятника промелькнула на камне перед ним. Предвестник смерти.
- Твои собратья с нетерпением ждут праздника, - продолжил предводитель, подняв глаза. - Давайте не будем заставлять их ждать.
Ни один из Сорокопутов не ответил. Хуэй не мог сказать, была ли это верность своему племени или страх, который держал их рты на замке.
- Ваши действия, свидетелями которых все здесь были, осуждают вас. Ваше молчание подтверждает вердикт. Вы виновны. Именем божественного фараона я выношу вам приговор. Я приговариваю вас к смертной казни через обезглавливание. Ваши отрубленные головы будут выставлены вдоль караванных путей. Все законопослушные люди, которые пройдут этим путем, увидят ваши черепа, ухмыляющиеся им с обочины дороги, и они поймут, что Сорокопут встретился с орлом. Они будут знать, что эпоха беззакония ушла с этой земли, и что мир вернулся в наш Египет. Я сказал. Фараон Мамос сказал свое слово.
Солдаты схватили одного из бандитов и выволокли его из строя. Они бросили его на колени перед алтарем.
- Если ты правдиво ответишь на три вопроса, - прогремел главарь, - твоя жизнь будет сохранена. Ты будешь зачислен рядовым в мой гвардейский полк, со всем жалованьем и привилегиями. Если ты откажешься отвечать на вопросы, приговор будет приведен в исполнение немедленно. - Он посмотрел вниз на коленопреклоненного человека и сказал: - Это первый вопрос. К какому клану ты принадлежишь?
Бандит уставился на каменные плиты. Теперь Хуэй мог видеть, что не страх заставил его замолчать. Он не мог заставить себя нарушить клятву крови Сорокопутов.
- Это второй вопрос. Кто этот барон, который командует вами?’
Тишина.
- Это третий и последний вопрос. Ты проведешь меня к тайным местам, где прячется твой клан?
Пленник поднял голову. Хуэй подумал, что он может сломаться. Вместо этого он захрипел и выплюнул полный рот мокроты. Невозмутимый предводитель кивнул стражнику, который стоял над пленником с мечом в руке.
Лезвие взметнулось вверх, сверкнув на солнце. Хуэй отвернул голову, услышав хруст лезвия, рассекающего плоть и кости, и глухой удар головы о камни, усилившийся в почти невыносимой тишине.
- Еще одна голова для пирамиды, - сказал Тан.
Охранники потащили вперед другого пленника, чтобы услышать те же три вопроса. На этот раз бандит выкрикнул вызывающую непристойность. Должно быть, это разозлило палача, решил Хуэй, потому что его удар не был чистым. Бандит завертелся на земле, и потребовалось еще три удара, прежде чем голова откатилась в сторону.
Двадцать три головы скатились по ступенькам. Хуэй подумал, что если он еще хоть раз услышит об этой бойне, то сойдет с ума.
Наконец его дух сломился. Он вскочил на ноги и закричал: - "Меня зовут Хуэй. Я кровный брат клана Басти Жестокого. Я знаю его тайные места, и я отведу тебя к ним.
Он сморгнул горячие слезы страха и понял, что возвышающийся лидер смотрит прямо ему в глаза. Через мгновение Тан кивнул и махнул рукой в сторону своих охранников. Они схватили Хуэя за руки и вытащили его из очереди.
- Заботьтесь о нем хорошо, - сказал лидер. - Теперь он солдат Синих и ваш товарищ по оружию.
Хуэй чувствовал на своей спине обжигающие взгляды своих собратьев-Сорокопутов. Сейчас они ненавидели его, но они никогда по-настоящему не были братьями, так что это не было предательством, по крайней мере, в его глазах. Он использовал их только с одной целью.
- А теперь, - подумал он с бьющимся сердцем, - снова появилась надежда.
Охранники подтолкнули Хуэя к ковру из спальных циновок, который был частью маскировки солдат. Он плюхнулся на них, его ноги превратились в желе от нахлынувшего на него облегчения, и они принесли ему
