хотя, разумеется, таких тонкостей не заметила.
– После того как одна из ваших собак меня нашла, мать решила во что бы то ни стало у себя таких вырастить. Не вышло, как сама знаешь. Пойдем, что-то покажу, – добавил он и потянул меня за рукав.
Я решила довериться ему, поскольку ничего не понимала в правилах местного этикета, а Миролюб вряд ли сделал бы что-либо не подобающее его положению или поставил бы нас с Добронегой в неловкую ситуацию. Так что я смело шагнула за ним под какой-то навес. Когда мы перебрались через сваленные доски, Миролюб приложил палец к губам и указал мне в темный угол. Нагнувшись, я присмотрелась и увидела трех маленьких толстых щенков.
– Хорошенькие, – прошептала я.
– Ага. Волчата, – гордо ответил Миролюб.
– Настоящие? – удивилась я.
– Да. Волчицу на охоте убили, вот их сюда и забрали. Мать все верит, что, когда они вырастут, от них с этими псами, – он кивнул через плечо, – потомство сильное пойдет.
В очередной раз удивившись необычным увлечениям княжеской жены, я пробормотала:
– Интересная у тебя мать.
Миролюб вздохнул, потом пнул деревянный кругляш, некстати оказавшийся у него под ногой, и потревоженные шумом волчата тут же запищали.
– Пойдем. – Он потянул меня оттуда.
Оказалось, что Добронега с князем отошли от нас на приличное расстояние и тот, говоря ей что-то, указывал куда-то за вольер.
– Твоя мать будет не против, что они… – я задумалась, как лучше это сказать, и закончила: – Вдвоем остались?
Миролюб пожал плечами:
– Может, и против, только кто же что сделает?
– Мы можем пойти к ним, – добавила я.
– Если хочешь, пойдем, – тут же откликнулся он, однако не сделал ни шага в ту сторону.
– Расскажи о матери, – попросила я.
Миролюб нахмурился, посмотрел куда-то за мое плечо, а потом снова вздохнул.
– Как меня от кваров забрали, мать… – Он замолчал, подбирая слова. Молчал довольно долго. Когда я уже открыла было рот, чтобы задать какой-нибудь наводящий вопрос, он наконец произнес: – Заболела. Долго болела она. Душевной болезнью. О том не говорят здесь, – добавил он так, словно допускал мысль, что я пойду кому-нибудь рассказывать.
– Я никому не скажу, – быстро откликнулась я.
– Знаю, потому и сказываю, – ответил Миролюб, однако нахмурился еще сильнее. – С той поры у нее много странных забав. Сад этот, собаки…
– Сад красивый, – сказала я в защиту Милонеги. Мне отчего-то стало ее очень жалко.
– Красивый, кто ж спорит… – пробормотал Миролюб. – Расскажи, что в дороге было? – внезапно сменил он тему, и, подняв на него взгляд, я увидела, что его лицо изменилось до неузнаваемости. Исчезла морщинка – отражение его сострадания к матери, исчезла задумчивость, взгляд стал цепким, требовательным.
– Ты о нападении? – спросила я.
– Было нападение? – тут же уточнил Миролюб.
Говорил он сейчас резко, отрывисто.
– Я не знаю, я в повозке была. Просто слышала голоса. Кто-то разговаривал, кричали, свистели, а потом… ничего не было.
– Так было или не было? – терпеливо повторил княжич.
– Не было, – эхом откликнулась я.
– Ты видела, что хванец с ними разговаривал?
– Нет. Только слышала, и он подтвердил на привале, когда Бран его расспрашивал.
– На каком языке он с чужаками говорил?
Я поежилась, несмотря на теплый плащ, и поплотнее закуталась в его полы.
– Он сказал, что на кварском.
– На кварском, значит. – Миролюб закусил губу, словно размышляя. – А еще что-то чудное было?
Да уж. Я здесь однозначно не дама сердца, а источник информации. Перед глазами встала картина, как Альгидрас разжигал костер из абсолютно сырых веток, однако я медленно покачала головой:
– Нет, больше ничего не было.
– Совсем-совсем? – спросил Миролюб так, будто совершенно точно знал, что я вру.
– Я не заметила, – ответила я, на что он медленно кивнул.
– А где Олег? – не удержалась я.
– С остальными воинами, – пожал плечами Миролюб.
– Князь его судить будет?
– За что? – Миролюб, казалось, искренне удивился.
– Ну как? Он разговаривал с теми, кто на нас напал.
– Так не было же нападения.
Я нахмурилась, внимательно изучая лицо Миролюба.
– А воины? – спросила я.
– А что воины? – в ответ спросил Миролюб.
– Если они расскажут?
– Кому?
– Другим воинам, ну и… дойдет до князя, – закончила я шепотом.
Миролюб коротко улыбнулся. Улыбка вышла очень недоброй.
– Там была моя дружина и воины Радима. Никто из них никому ничего не расскажет. И ты тоже всем говори, мол, не было нападения. В повозке была, ничего не видела. Ты же ничего не видела?
– Не видела, – пробормотала я, окончательно растерявшись.
– Ну и славно. Пойдем к отцу с Добронегой? А то и правда что-то они далеко ушли.
Миролюб улыбнулся и как ни в чем не бывало легонько подтолкнул меня вперед. Я сделала несколько шагов по тропинке, разглядывая Добронегу с князем. Любим снова на что-то указывал, причем, на мой взгляд, склонился к ней слишком близко. Будто они в один бинокль смотрят, право слово! Судя по всему, Добронегу пора было спасать. Впрочем, меня, кажется, тоже, потому что я понятия не имела, что Миролюб может попросить за укрывательство Альгидраса, ведь ему, как никому другому, очевидно, что я в этой истории – заинтересованная сторона. Остановившись, я резко развернулась к Миролюбу:
– Зачем тебе это?
– Что? – спросил он с искренним изумлением на лице. – Зачем к князю идем? Чтобы матушку не расстраивать.
– Нет, зачем ты выгораживаешь хванца?
Миролюб слегка нахмурился, а потом досадливо покачал головой.
– Потому что живым его хочу, – не стал отпираться Миролюб.
– Для чего?
– Видно, не так ты утомилась в дороге, коль столько вопросов задаешь, – одними губами улыбнулся Миролюб и щелкнул пальцами в воздухе.
В ответ на этот жест из ближайшего вольера раздался дикий лай, я подскочила и еле удержалась от того, чтобы взвизгнуть. Миролюб расхохотался, как мальчишка.
– Вот такая она у нас дурная. Стоит пальцами щелкнуть, лаять начинает. Прости, – покаялся он, однако виноватым при этом совершенно не выглядел.
Если я ожидала, что развлечений в Каменице будет намного больше, чем в Свири, то первый же день пребывания в столице показал мне, насколько я ошиблась. Устав накануне, я рано легла спать, мимолетно подумав, что Добронега должна была поинтересоваться, хорошо ли я себя чувствую, но, вероятно, прогулка с князем вымотала ее саму, и ей было не до меня. С князя мои мысли перескочили на Миролюба. Меня снова смущала его откровенность. Хотелось бы думать, что он, в отличие от остальных мужчин в этом мире, видит во мне человека, с которым можно делиться своими мыслями, но что-то не давало мне поверить в это окончательно. Вдобавок к этому давила неизвестность насчет судьбы Альгидраса. Мне очень хотелось верить Миролюбу, но никаких гарантий того, что происшествие останется в тайне, не было: слишком много свидетелей было у этой истории. Вдруг кто-то решит, что ему выгоднее заслужить расположение князя, чем хранить верность княжичу? Полную гарантию безопасности Альгидраса могла дать, пожалуй, лишь безвременная кончина всех свидетелей. Но думать о таком даже в шутку я не могла.
В итоге снилось мне что-то странное. Я видела чашу с ритуальным огнем и откуда-то знала, что это именно тот первозданный Огонь, который горит в Савойском монастыре. Еще я от кого-то убегала, а вдогонку мне летел голос, говоривший что-то на незнакомом языке. Во сне я точно знала, что это пророчество, но, естественно, не понимала ни слова. Еще подумала, что мне необходимо обязательно его запомнить, чтобы потом попросить Альгидраса перевести, но и это, разумеется, мне не удалось. Более того, я проснулась с мыслью, что эти сны словно не мои: пугающие, бредовые. Я попыталась прислушаться к своему организму, чтобы понять, не заболела ли, однако чувствовала я себя гораздо бодрее, чем в Свири. И это тоже было странно.
Я спрыгнула с кровати и, прошлепав босиком к окну, распахнула ставни только для того, чтобы увидеть пелену дождя. Лежа в постели, я слышала, что идет дождь, но даже не предполагала, что настолько сильный.
Окончательно проснувшись, я вспомнила, что живу в комнате вообще-то не одна, а с Добронегой, и, обернувшись, с удивлением увидела ее пустую, аккуратно заправленную постель. Ну и как мне теперь? Весь день тут сидеть?
Пока я одевалась и умывалась водой из заботливо приготовленного кувшина, дверь отворилась и вошла Добронега.
– Проснулась уже? – спросила она и рассеянно коснулась ладонью бока печи.
– Топится? – зачем-то спросила я.
Добронега кивнула и бросила на меня такой взгляд, что я запнулась на очередном дежурном вопросе и поневоле отвела глаза, пытаясь вспомнить, не сотворила ли вчера чего предосудительного. Может быть, я не должна была уходить с Миролюбом смотреть волчат? Впрочем, Добронега сама ушла с князем, а Миролюб мне жених как-никак. Я понимала, что накручиваю сама себя, заранее подыскивая оправдания, что, в сущности, ничего еще не случилось, просто на меня странно посмотрели,
