перед сумерками. Я сказал все.
— Мои люди готовы, — самоуверенно ответил Сулейман, и по его тону Махмат понял: этот щенок не знает, что постом командует его старший брат Фарид Гафур.
Кроме необходимости добыть точные сведения о положении на дороге, о колонне русских грузовиков, Махмата подстегивало еще и странное мстительное чувство: хотелось столкнуть в смертельной схватке двух хазарейцев, поднявшихся с презренных низов. Оба они — его враги, хотя различие между ними значительное. Капитан Фарид Гафур — враг открытый. Но трудно сказать, кто опасней — этот капитан или его алчный, хитрый братец, скрывающийся под именем Сулейман. У напитана четкие принципы, и за одно это его можно уважать. А Сулейман — этот на все пойдет ради наживы. Еще одно подтверждение тому, что против революции сражаются не столько люди, сколько деньги. Большие заграничные деньги. Сам Махмат давно убрался бы подальше от опасности, если б ему не платили. А уж такие, как Сулейман, — тем более. Он берет афгани или доллары за каждый выстрел. Обидно, что в случае победы моджахединов Сулейман потребует себе почета. Придется делиться не только деньгами, но и властью с ним и ему подобными.
Абдул Махмат прекрасно понимал: борьба идет не на жизнь, а на смерть. В такой борьбе каждый союзник хорош. Но о Гульбеддине и его людях думал всегда с недовольством и осуждением. Садист он. Образованный, решительный, упрямый в достижении цели садист с внешностью фанатика. Большая черная борода, надменное лицо, лихорадочно блестящие глаза, какие бывают лишь у людей, с повышенной возбудимостью. В его глазах явственно отражались и радость, и насмешливость, и сладострастие, но чаще всего — ненависть. Дикая ненависть, пугающая даже приближенных Гульбеддина.
Махмат давно знал этого теперешнего «вождя», еще когда тот занимался на инженерном факультете Кабульского университета. Однако это не такое знакомство, которым можно гордиться. Об этом лучше умалчивать. Тем более что Гульбеддин, поступив в военное училище, «прославился» половыми извращениями. Скандал был настолько громкий и грязный, что его не могли замять в военном ведомстве, как ни старались родственники Гульбеддина — богатые землевладельцы. На сей раз даже деньги оказались бессильны. Редчайший случай — представителя влиятельного клана выгнали с военной службы.
Озлобленный Гульбеддин порвал со своими прежними дружками, исчез за границей. Долгое время провел в Соединенных Штатах. А вернувшись, не очень-то и скрывал, связи с американской разведкой. Решился даже на политическое убийство, за что оказался в тюрьме. Но ненадолго. Еще до Апрельской революции Гульбеддин перебрался в Пакистан и сколотил в Пешаваре большую банду головорезов для «особых действий» на территории Афганистана. Самым настоящим мародером он был: уже тогда его люди грабили и убивали за деньги.
После революции формирования Гульбеддина послужили основой для создания первых моджахединских отрядов, а сам Гульбеддин из бандита превратился в руководителя «Исламской партии Афганистана», и повстанческого генерала. Поскольку он начинал борьбу не на пустом месте, а имея оружие, базы и кадры, поскольку пользовался доверием и кредитом американцев, то и преуспел больше других лидеров. Его отряды безжалостно уничтожали всех, кто поддерживал новую власть, жгли и взрывали клубы и школы. Убивали учителей и даже мулл, которые признали революцию. Если встречались в кишлаках люди с отрезанными носами или ушами — значит, побывали в руках гульбеддиновцев. Если зверски зарезана ночью женщина с детьми — значит, гульбеддиновцы отомстили тому, кто ушел в народную армию. Сгорел кишлак, дехкане которого вступили в кооператив, — опять же попятно, чьих рук дело.
Абдул Махмат не одобрял чрезмерной жестокости моджахединов, потому что видел: в конечном счете жестокость оборачивается против них самих, вызывает у людей не страх, а только ненависть к ним, осложняет и, может быть, обрекает на провал борьбу за основную цель, за возвращение привилегий, которыми издавна обладали избранные аллахом семьи.
7
Ровные шеренги вытянулись вдоль плаца, против здания штаба. На правом фланге — разведчики. Дальше — водители: все в сапогах, в касках, в рабочих, защитного цвета бушлатах, перехваченных широкими ремнями. Медсестры Павлина Павленко и Антонина Рамникова могли бы в строй не становиться, им были определены места в машинах, но Павленко решительно заявила лейтенанту Тургину-Заярному: «А мы чем хуже? Мы вместе со всеми!» Тот вежливо ответил: «Пожалуйста» — и сам отвел их на левый фланг, замыкающими.
Голос подполковника Астафурова громко звучал над плацем. Говорил Астафуров с крыльца штаба, кряжистая фигура его видна была всем.
— В этот раз, воинам-автомобилистам, доверена особая задача. Знаю, некоторые думают: что за важность, рис везем. Мы и людей доставляли, и боеприпасы, а тут — зерно… Однако хочу, товарищи, чтобы все прониклись чувством ответственности. Этот рис — для десятков тысяч мирных жителей, их будущее. И чтобы это самое будущее обеспечить, нам предстоит трудная дорога, надо преодолеть два перевала. И я уверен: никакие сложности, никакие происки врагов не помешают нам с честью выполнить наш интернациональный долг. Не существует преград, которые способны остановить нас, советских воинов!
Обычным, но всегда волнующим был сложившийся в гарнизоне ритуал отправки людей в дальний рейс. Особенно для новичков, для молодых бойцов. Кто знает, сколько суток проведут они в пути, что случится за это время, кто и когда возвратится в военный городок…
Встал рядом с подполковником ефрейтор Иван Сказычев. Произнес решительно:
— От имени всех наших водителей, от имени комсомольцев заверяю командование: приказ будет выполнен, мы приложим все старание и умение!..
В утренней тишине торжественно зазвучал Гимн Советского Союза. Напряглись, застыли воины: по-особому остро и волнующе воспринималась эта мелодия вдали от Родины, перед дальней дорогой.
Подполковник Астафуров еще раз окинул взглядом весь строй от старшего лейтенанта Вострецова на одном и до девушек-медсестер на другом фланге. Помедлил несколько секунд и отрубил резко, словно перешагнул невидимый рубеж:
— По машинам!
Все, что было до этой команды, сразу отступило, отодвинулось. Для каждого солдата и офицера начался новый, совершенно необычный, чреватый любыми неожиданностями отрезок жизни. Даже то, что казалось Павлине давно знакомым, представлялось сейчас иначе. В грузовиках она не ездила, что ли? А теперь словно другими глазами осмотрела просторную, светлую кабину, приборный щиток. Чистота — ни пылинки. За сиденьем аккуратно уложены постельные принадлежности: матрац, одеяло, подушка, простыни. Надолго, основательно готовились в путь водители. Невольно дрогнуло сердце, когда Ваня Сказычев привычным движением проверил крепление автомата в кронштейне, ощупал левой рукой мешочек с гранатами.
В кузовах автомашин, где меньше было мешков с рисом, громко переговаривались солдаты. Они устраивались перед дальней дорогой неспешно, основательно, расстилая плащ-палатки, удобнее укладывая свое оружие и
