Город-нож
Острое лезвие
Стальной нитью мерцая в ночи
отражает лицо убийцы
искаженное
Капля крови алеет на стали
Город-убийца
Душегуб слепой и глухой к крикам
к стонам и воплям своих
Режет собственные вены
одну за другой
Ужас
и ярость
Здесь разделывают падаль на килограммы
Рвут куски от еще теплой туши
Город ест своих детей, насыщается ими
Как Фиест, пожравший свое потомство
Неведение наше
Волчица кусает и рвет
Ромул растерзан в клочья,
брат его в мерзкое месиво, каким побрезгует и шелудивый пес
Город, столица – шлюха, что всякий раз дает клиентам
наспех, кое-как
В гробу она их видала
Пусть все подохнут
Пахнет кровью, спермой, трахом,
ненавистью
И больше ничто ничего не стоит
Распродажа
Спускайте собак, на всех не хватит
Мясо по бросовым ценам
прямо с земли
Мухи жрут его сколько могут
пока не приклеятся к липкой ленте
А дети опять умирают
Глупость кому, а кому ненависть
Больше ничто ничего не стоит
Сама земля себя пустила с молотка
Всем дает за медный грош
Следующему поколению будет хуже
С кипящей, как скороварка, головой Паоло поднимается по лестнице, прыгая через ступеньки, достает из кармана ключи и входит в свою квартиру, закрыв за собой один за другим три замка. Пусть этот мир останется за дверью. Быстро нацарапав на листке крутившиеся в голове фразы, он бросает вещи в угол и включает стереосистему; ведет рукой по корешкам своей виниловой стены, пока не находит нужный. Палец останавливается на черно-оранжевом корешке: Neroli Брайана Ино. Неподвижная музыка. Именно это ему и нужно, что-то незыблемое, центр тяжести, на котором можно умоститься и отдохнуть. Первые ноты клавишных звучат в комнате, и он открывает окно. Серые призраки танцуют на улице, отскакивая от стен домов, гаргульи гримасничают в нескольких метрах от него, тянут колючие ветви-руки, но музыка не дает им войти. Паоло видит, как они кружат над городом, высматривая свои жертвы. Он ложится на пол, и звуки накатывают ласковыми, обволакивающими волнами, успокаивают, укутывают в живительный кокон. Но вновь и вновь возвращается цветок, все больше, все алее. Он расцветает каждую секунду, чтобы в следующую секунду завянуть. И кармин растекается по земле, струится по фасадам домов, заполняет сточные канавы, унося все с собой, топя в грязи, топь, трясина, цунами, липкий красный ливень. Лицо девушки. Потом – ничего. И все сначала.
Паоло прибавляет звук и закрывает глаза.
Прослушав альбом несколько раз в полусне, он наконец засыпает по-настоящему.
От телефонного звонка он вздрагивает. Он открыл глаза минут десять назад, но так и лежит в оцепенении, только дрожь электрическим разрядом пробегает по телу. Он снимает трубку.
– Паоло?
– Да.
– Это Шала. Где ты пропадаешь?
– То есть?
– Сегодня последняя репетиция перед концертом. Ты забыл?
– Да, то есть нет, я не забыл, просто расслабился немного и, кажется, уснул.
– Так просыпайся живо и дуй сюда, все тебя ждут.
– ОК, ОК, я еду.
Паоло хочется все ему объяснить, рассказать о том, что он видел, что делал, обо всем этом дерьме, с каждой секундой все глубже засасывающем мир. Но друг, конечно, подумает, что он опять обдолбался, и не поверит и половине. Он повторяет, что скоро будет, и отключается.
Все на месте, верные своим привычкам, Шала, Тони и остальные сидят по углам студии, покуривая косяки в ожидании опоздавших.
– Ба, наконец-то!
– Извините, ребята.
– Слушай, ты что-то хреново выглядишь.
– Ночевал у медведя в заднице?
– Играл лбом в бильярд?
– Отстаньте от него, парни!
Они хохочут. Все должно быть поводом для шуток, это одно из неписаных правил компании, единственное, позволяющее не допускать в свой круг дерьмо.
– Да, уж пожалуйста, отстаньте! – подхватывает он, улыбаясь. – Ну что, поехали?
Шала начинает на ударных вступление к Torpedo Chain Sex, этой песней они открывают большинство своих концертов. Инструменты ревут под их руками, и они устремляются в звуковой галоп на три с лишним часа, показывая на свой лад огромный кукиш действительности, этой незримой пелене, накрывшей их жизни, которую ощущает каждый. Когда же усилители могут наконец остыть, тревога рассеялась, растворилась в поту и киловаттах. Они расстаются, простившись до послезавтра.
– Не каждый день мы играем вместе на Празднике музыки.
– Точно.
– По крайней мере, будем под крышей. Льет каждый день!
– Точно.
– Встречаемся в зале в три?
– В три, заметано! Будьте умницами, и до среды, – добавляет Паоло, забирая свою гитару.
Он безвылазно просидит дома до дня концерта.
46
Почти каждый год, с тех пор как существует Праздник музыки, этот день занимается под пасмурным небом и мелким дождиком. Это ненадолго, обещает сегодня «Метео-Франс», но Паоло, раздвинув занавески, говорит себе, что не поверит им на слово и посмотрит. Он варит кофе и включает телефон, который со вчерашнего дня держал выключенным. Шесть сообщений от друзей, которые собираются прийти на шоу, четыре насчет аппаратуры для концерта и два с незнакомых номеров. Концерт бесплатный, это избавляет его от неизбежных просьб о приглашениях для тех, кто поздно спохватился, от которых его телефон буквально разрывается в последний момент. Паоло открывает сообщения с незнакомых номеров. Первое от Туртурро, тот пишет, что вернулся в столицу и придет на концерт, второе от Ибанеза.
«Есть новости?»
Он отвечает:
«Нет, а у вас?»
Почти сразу же телефон звонит.
– Так будет быстрее. Нет новостей о девушках или о чем бы то ни было?
